— А кого, по вашему мнению, должна была назвать Сибирькова?
Чем быстрее, лихорадочнее пробегал Курилов сложившуюся ситуацию, тем мрачнее она представлялась. Факты ложились в его воображении в беспощадную схему. Стало ясно, почему Мазин пришел к нему последнему (сначала у других о нем хотел выпытать!) и почему единственный он, именно он, а не Мухин и не Витковский, вызван сюда, к этому чиновнику, который теперь казался Курилову не добродушно-недалеким, а злобно, упорно-ограниченным тупицей. Конечно, он уперся в выдумки пошлой официантки и не сойдет с них, пока его, Вову, не погубит, чтобы повысить процент раскрываемости, или как там у них, будь они прокляты, это называется, «Откроет» преступление, и выдвинут его, наградят, может быть, это у него единственный шанс по службе продвинуться! Чего же ждать! На что надеяться? И в панике уставившись на Трофимова, уже не снисходительного, а строгого, Вова заметил, что тот похлопывает пальцами по неизвестному, скрытому газетой предмету: «Это еще что на мою голову?»
— Жду вашего чистосердечного рассказа, Владимир Михайлович, — услыхал он.
— Какие у вас основания верить этой женщине?
— Вы подозреваете ее в необъективности? Почему? Вы же сами сказали, что с ней незнакомы. Значит, показания ее объективны. Или вы опять соврали?
Глаза Трофимова больше не отливали голубизной. Он достал пачку с папиросами, положил на стол:
— Курите, Владимир Михайлович. Вижу, разговор нам долгий предстоит.
И подошел к выключателю, включил свет.
«Всю ночь допрашивать собирается!»
— Что значит — опять? Я не вру вам. Никаких интимных отношений у меня с Гусевой не было. Врет Сибирькова.
Трофимов заглянул под газету:
— Зачем ей врать?
Он погладил рукой газету.
— Что вы там прячете? Топорик окровавленный, которым я убил Гусеву? — не выдержал Курилов.
— Да нет, не топорик, а так, безделушку одну. — Он медленно сдвинул газету, и Курилов увидел медальон. — Узнаете?
— Что это?
— Посмотрите.
Трофимову стоило больших усилий выпросить медальон у Мазина. Никаких данных о том, что Курилов когда-либо видел это украшение, не было. Но Трофимов не ждал сенсаций. Если Курилов и не узнает медальон, все равно вещь эта смутит его, он не сможет понять, откуда взялась она у следователя и чем связана с обстоятельствами вызова. Трофимов хотел одного, понаблюдать за достаточно уже испуганным Куриловым. И не пожалел. Курилов, не открывая медальона и не видя надписи, узнал его:
— Откуда у вас эта штука?
Вова поднял глаза и встретил трофимовский взгляд в стальном варианте.
— Послушайте, Курилов, кто здесь дает показания? Вы или я? Кажется, мы с вами местами поменялись! Вы все спрашиваете, я отвечаю. А ведь нужно наоборот. Вам не кажется?
— Я что, арестован? — пробормотал Курилов по инерции. Слова его срывались сами собой, не извлекались твердой рукой в нужный момент, а просто проваливались в дырки. Трофимов понимал это и не реагировал. Он готовил бланк протокола:
— Учтите, вам придется подписывать каждую страницу, поэтому попрошу показания взвешивать.
— С Гусевой жил Мухин.
— Чем вы можете это подтвердить?
— Спросите у него самого.
— Он, как и вы, отрицал знакомство с Гусевой.
— Витковский знает.
— И он отказывается. Между прочим, почему?
— Не знаю я, не знаю. Не хотел подводить Мухина, наверно.
— Как и вы?
— Конечно.
— Или у вас была своя причина скрывать знакомство с Гусевой?
— Откуда она у меня?
— А у Мухина?
— У Мухина другое дело.
— Почему?
— Ну, его могут заподозрить…
— Почему? Такая связь еще не предполагает убийства.
— Я и не сказал, что он убивал. Я сказал, что он мог опасаться.
— Опасаться невиновному человеку нечего. Факт сожительства с Гусевой не обязательно обвиняет Мухина, как и с вас не снимает подозрений.
— Да почему опять с меня?
— Гусеву могли убить не только на любовной почве.
— А на какой же?
— Вы еще про медальон ничего не сказали. Вы видели его после смерти Гусевой или раньше?
— Раньше, конечно, раньше.
— Хорошо, так и запишем. При каких обстоятельствах?
— Безо всяких обстоятельств, просто видел.
— Странно.
— Что — странно?
— Странно вы ведете себя, Курилов.
— Я, по-вашему, убил?
— А кто?
— Зачем мне убивать? Это же бред! Нонсенс какой-то!
— А Мухину зачем?
— Я не сказал, что Мухин убил.
— Ясно. Стало быть, Мухину незачем, как и Витковскому. Исключим Мухина. Кто остается?
— Ну, ему хоть какой-то смысл был, хотя и он не убивал, — пробормотал вконец измотанный Вова.