— Какой же смысл?
— Жениться собрался.
— Это на нынешней жене?
— А на какой же! Ее отец, знаете, кто в то время был?
— Слыхал. Но не пойму, что из того? Гусева замужем была, встречались они с Мухиным… С ним ли?
— С ним, с ним!
— Хорошо. С ним так с ним. Встречались тайно, никаких загсов, вольные люди, сегодня встречаются, завтра нет…
— Она беременная была.
Трофимов задержал карандаш:
— Беременная? Вы уверены?
Вова не выдержал, крикнул:
— Представьте себе, что нет! Я вам сто раз говорю: я к этой истории непричастен. А вот Мухин был уверен.
— Хорошо, так и запишем.
— Собственно, что?
— По вашим показаниям, Гусева состояла в связи с Мухиным, от которого ждала ребенка. А Мухин, видимо, ребенка этого своим признавать не желал, так как ребенок мог явиться помехой к браку с его нынешней женой. Правильно, Владимир Михайлович?
— Да.
— Вот и хорошо.
— Но я не сказал, что Мухин убил…
— Конечно, нет. И я не говорю, что он это сделал. Мы пока факты разбираем предварительно. Знаете, не раз в моей практике случалось: вроде бы у одного человека все основания есть закон преступить, а у другого никаких, и он даже следствию помочь стремится, а глубже копнешь, и все наоборот выходит — основания липовые оказались, а «помощник» себя спасал, выгораживал…
— Как я?
— Про вас ни слова. Это я к примеру.
— Избавьте меня от таких примеров.
— Пожалуйста. Но разобраться сначала нужно.
И Курилов окончательно «понял», что недалекий этот, лишенный воображения бюрократ не выпустит его, пока не узнает такое, что решительно освободит Курилова от подозрений. «Пусть Муха сам со своими связями выкручивается, — решил Вова отчаянно, отбрасывая последние колебания. — Что мне делать, если против меня судьба, идиотское стечение обстоятельств! Показания Кларки, неизвестно откуда взявшийся медальон… Они же обожают разные штуки, вещественные доказательства… Нет, иного выхода нет!»
— Видите ли, я в самом деле умолчал вначале о связи Мухина с этой женщиной. Это моя ошибка. Чувство товарищеской солидарности, неправильно понятое, разумеется… Но теперь я вижу, что вопрос, так сказать, выходит за рамки…
— Излагайте-ка лучше факты, — прервал Трофимов сухо.
— Пожалуйста, пожалуйста. Мухин сожительствовал с этой девицей, и она, как и другие женщины ее поведения…
— Меня факты интересуют, а не мораль.
— Виноват. Гусева могла помешать браку Мухина, и у него возникла настоятельная необходимость избавиться от нее. Мухин подозревал, что Гусева, вернее, Витковский… Короче, он имел основания полагать, что они… Ну, вы сами понимаете…
— Ничего я не понимаю.
— Короче, Мухин знал, вернее, он сам предложил Витковскому билеты в кино, и мая основания полагать, что они пойдут с Татьяной. Он хотел убедиться…
— Провокацию устроил?
— Да, если хотите, да, именно провокацию. И выслеживал их. Я не знаю, что именно произошло между ними, вернее, между Мухиным и Гусевой, потому что Витковский уже был дома в это время, но Мухин пришел окровавленный и сказал, что увидел Татьяну мертвой в проулке, рядом с флигелем, где мы жили.
— Любопытно. Но излагаете вы сумбурно. Давайте-ка сначала по порядку, и, главное, подробно. Ничего не упускайте. И не скрывайте!
Трофимов еще разок глянул на Курилова.
— Что вы! Что вы! В интересах истины…
— Не только. Вам следует отвести обвинения от себя, если вы ни в чем не виноваты.
— Конечно, нет! И поверьте, я ценю ваше доверие…
На другой день Мазин внимательно перечитывал подписанные Куриловым страницы.
— Поздравляю, Трофимыч. Большего трудно было ожидать.
— Чем богаты, тем и рады, — сказал Трофимов скромно.
Мазин расхохотался:
— В самоуничижении есть своя гордыня, Трофимыч. Как думаешь, много ли он наврал?
— Не знаю, Игорь Николаевич. Не соврать не мог, не тот человек, а вот где и в чем, затрудняюсь определить. Придется еще поработать.
— А пока Мухин? Таков вывод?
— Показания против него, Игорь Николаевич.
— А чутье, Трофимыч?
— Опять шутите?
— Серьезно. Ты убежден в виновности Мухина?
— Душа моя к нему не лежит, показания против, но придется еще поработать, — повторил Трофимов.
И Мазин был с ним согласен:
— Так и сделаем. Мухин от нас не уйдет. Есть о чем побеседовать и с Витковским.
— Вызовем его?
— Нет. Я съезжу к нему. Это не Курилов.
— Поймите меня, Станислав Андреевич, прошу вас. Убит человек, убит из побуждений низменных, даже если и с целью ограбления, во что я, прямо скажу, не верю. Мне поручено найти убийцу, и я взялся за это дело не только в согласии с долгом служебным, но и по глубокой внутренней убежденности, что имею дело с преступлением не случайным, подлым, раскрыть которое обязан. И поверьте, раскрою! Не первый год работаю и знаю, раскрою. Вы можете возразить: пятнадцать лет прошло, и не раскрыли, но не возражайте, ошибетесь! Лучше поверьте, убийца станет известен. Такая цель передо мной поставлена. Однако пути к цели разные. Есть короче, есть длиннее. Вы толкаете меня на длинный, дойду и им, но время потрачу, а время дорого. У меня ведь много и другой, не менее важной работы. И потому прошу вас — помогите путь сократить.