Снова Минск.
Сперва Максим думал, что он дурила, наивный беспросветный дурила. Потом думал, что идиот и кретин последней стадии… Потом перестал думать. Сил не было думать. Вот и сейчас он лежит в кузове крытого грузовика, на полу, со скованными наручниками руками. Просто лежит — это уже радость, что его не трогают.
«Зачем наручники надели на этого щуплого мальчишку? Встать — то сил не хватит…», — подумал, посмотрев на объект охраны, один из четырех солдат, тот, что сидел слева, ближе к кабине.
И все же Максим думал, анализировал, что произошло…
«Шеф СД Барановичей, унтерштурмфюрер Амелунг, лично присутствовал на допросах. Сперва немного побили, а потом играли в «злого и доброго следователя»: один орал и угрожал, второй уговаривал, думали, что мальчишка быстро все расскажет. А когда не рассказал, то вот дальше — понеслось…
Оказалось, что они не так уж и мало знают о подполье в Барановичах, это пугало, значит среди подпольщиков есть провокатор… Радовало, что немцы не знают про Валерия Дмитриевича, Деда, Лешку, Минск и еще нескольких явках, на которых он бывал с донесениями. И от него не узнали… Голова теперь гудит постоянно, левый глаз заплыл, левое ухо не слышит, из него шла кровь, тело — почти сплошной синяк, ребра болят, руки в плечевых суставах вывернуты. Хотел захлебнуться, когда топили в корыте с водой — не дали. Потом был полевой телефон и оголенные провода… тогда сорвал голос — даже кричать не мог.»
Из забытья Максима вывел удар сапога в бок, но он даже не шевельнулся. Его подхватили за руки 2 немца и куда-то поволокли, попытались поставить перед каким — то начальником, тот что-то недовольным голосом сказал, потом сняли наручники и бросили в камеру.
Очнулся Макс от того, что кто-то пытался его напоить. Открыл более — менее видящий правый глаз. Его поил из консервной банки какой-то парнишка, с когда — то разбитым в кровь лицом — немного зажившим.
— Где я?
— В Минске, в гестапо. Тебя вчера приволокли. Думали, что все, не очнешься. А ты — живучий. Звать тебя как?
— Максим…
— А меня Витька…
Загромыхала дверь камеры, Максим почувствовал, как многие сжались, захотели спрятаться, думали: «Только не меня…»
— Эй, Кучерявый, твоя очередь! На выход! А то отъелся, без допросов, на немецких харчах! — хохотнул полицай — тюремщик. Рядом с ним маячило еще два «шкафа».
Мальчишка, что поил Максима, тяжело вздохнул, поставил банку с водой, поднялся, осмотрел камеру:
— Прощайте!
— Рано прощаешься, — снова хохотнул полицай, одним разом не отделаешься. Хотя, если вспомнишь, кто взорвал паровозы в Гомельском депо, может и поживешь еще.
Из забытья Максима вывело то, что рядом с ним, на прелую солому, положили того парнишку.
— Пить… — попросил парнишка.
Непонятно как, через боль, но Максим поднялся, напоил парнишку. То, что он стал ухаживать за Витькой, придавало ему сил. Молодой организм брал свое. Максима на допросы почему-то не водили, он постепенно восстанавливался, несмотря на голод. Витьку еще 3 раза вызывали на допросы, с них приносили и бросали в камеру. После последнего, на пятый день всех вывели во двор. Зима заканчивалась, но снег еще лежал.
— Все Максимка, отмучались. — Витька щурился от яркого, после полумрака камеры, света.
— Не отмучались, ты еще побегаешь. Слушай меня. Сейчас нас поведут на расстрел, но ты — выживешь… Не перебивай! Слушай! Постарайся попасть под расстрел одним из последних. Просто постарайся и у тебя получится, я в тебя верю. Когда приставят пистолет к затылку просто резко наклони голову вправо и посмотри в верх.
— Ты что…
— Просто делай. Что я сказал. Просто делай!
Когда арестованных привели к месту казни, то они сбились в кучу. Полицаи подходили, выдергивали кого — то из толпы, подводили к палачам, те стреляли в затылок. Убитые, раненые падали в яму… Кто-то пытался сопротивляться, кто-то, обреченно, сам шел к месту казни. Когда один из полицаев, направился к Вите, Максим резко встал перед ним. Полицай усмехнулся:
— Хочешь первым? Давай! Не долго и твоему дружку осталось…
— Долго, дольше твоего, холуй… — Максим повернулся к Вите. — Витек, только в Зеленые луки — не ходи. А то все повторится…
Максима подвели к палачу. Выстрел. Максим упал в яму.
Витьку расстреливали одним из последних. Он еле стоял на ногах, пошатывался… Когда Витька почувствовал на затылке ствол пистолета — сделал так, как просил Максим…