ЧЕСТЬ И МЕСТО, СТАРШИЙ БРАТ!
Братило уходил с родного городища неоперившимся юнцом и сам ещё не знал, на что пускается! Разнообразие народов, огромность земли удивили его. В своих скитаниях он повидал многое. Был стрелян стрелами и посечен мечами. Оборонялся копьём против степняков-кочевников. Был пленён хазарами и продан в рабство на невольничьем рынке в греческом городе Феодосии.
Но однажды ночью перебил цепи, кинулся в горькую морскую воду и плыл, захлебываясь, пока не прибило его на рассвете к берегу.
Странствуя по степи то в одиночку, а то с товарищами, таким же бродячим людом, как он сам, упорно пробирался к лесной Витьбе, к дому...
И вот одним ясным ранним утром дед Завидич, прослезясь, дрожащими руками обнял внука.
Дубок, лишь смутно припоминая братние черты, молча поклонился тому в пояс, исподтишка любопытно рассматривая диковинную заморскую одежду: один рукав вдет, а другое плечо внакидку.
Милава вовсе задичилась брата, как чужого. Оробела, спряталась. А ведь сбылись, наконец, её мечты! Братило воротился.
Когда долгожданному пришельцу истопили жаркую баню, Дубок, хлеща его берёзовым веником, увидел по всему телу брата шрамы — на груди, на плечах. Но откуда они, спросить не посмел.
Братило отвык от спокойного течения жизни, от родного городища. Землянка казалась ему теперь тесной и тёмной. Молча сладил он длинную телегу на тяжёлых колёсах, сделанных из сплошного среза широкого соснового пня, запряг лошадь и ушёл в чащу рубить стволы. Обтесал их, начал складывать новую избу. Дубок ходил в помощниках и только успевал перенимать братнее умение. Тот, видно, был доволен; начал изредка ронять слова. Рассказывать, как живут люди в дальних землях. Дома они ставят высоко, а не зарывают в земляные норы, как витьбичи. Умеют ковать крепкие мечи да топоры, острые косы и серпы. А на городище до сих пор выменивают их на звериные шкуры, медовые соты.
Стало обидно Дубку за родное племя. Готов уже был вспылить, да опомнился: ведь он младший брат. Ответил покорно:
— Ты старше меня. В доме ты хозяин. Как скажешь — так исполнять буду.
Братило положил руку Дубку на плечо. Только сейчас он почувствовал по-настоящему, что вернулся в свой род, к своему очагу, где скитальцу честь и место.
КОВАЧ
Братило скоро стал первым человеком на городище. Он умел врачевать раны, добывать из болотных камней железо, плавить его в домнице, ковать ножи и серпы.
Для витьбичей это дело было новое, а всё новое поначалу пугает. Наковальню Братило вынес за ворота городища, в ближний лесок, под берёзы.
Удары молота доносились теперь глухо. Витьбичи верили, что в тяжком дыму плавильни Братиле открываются неведомые тайны. Что ковач может накликать на человека беду или же отогнать злые силы.
Один Дубок отваживался подходить к горну. Он и помогал брату копать круглую яму под домницу, густо обмазывал её глиной, оставив отверстие, соединённое с мехами. Братило говорил:
— Раздувает огонь воздух, который нагнетают мехи.
Но даже Дубку становилось страшно, когда в печи заревом разгоралось над кузницей багровое пламя и огромная тень ковача падала на землю. Дубок опасался ступить на эту тень.
Братило Тишатич стал с годами могуч, крепок мышцами. Глаза у него были серые до черноты под нависшими бровями. Голос густой, низкий, гудел, будто труба.
ЗА ЖЕЛЕЗНЫМИ КАМНЯМИ
В лесные пущи Братило уходил всегда один, ведя на поводу коня с перекинутыми мешками для железных камней. К седлу привьючивал заострённый щуп: им он станет разведывать береговые обрывы лесных озёр, шевелить тину в болоте. Там на корневищах и нарастают железистые отложения.
Звериной тропой, с рогатиной наготове, Братило не спеша пробирался вдоль Двины. По берегу стояли, как пики, островерхие ели. Из глубины лесов, будто из тёмного погреба, вытекала Витьба — витая река.
Отыскивая брод у Витьбы, путник зорко следил, как под водой, играя, вскипают перекаты.
Выбрав пологий склон и понукая коня, Братило взошёл по косогору. В сырых папоротниках звери протоптали след к водопою. Трещали сучья под копытами коня.
Внезапно он вышел из чащи на поляну, освещенную заходящим солнцем. Она была, как раскрытая дружеская ладонь!
Морщины спали со лба Братилы, суровые губы сами собою сложились в улыбку. Здесь, на мягкой мураве, он и собирался устроить себе ночлег, разложить костёр...