О, как мало они все понимали. Далинар повернулся к Навани, стиснул зубы, превозмогая боль, и проговорил:
— Навани, я ее не помню. — (Она взглянула на него хмуро, словно решив, что ослышалась.) — Я совсем не помню свою жену, — настаивал Далинар. — Не знаю, как она выглядела. Ее портреты для моих глаз — расплывчатые пятна. Ее имя у меня отнимают всякий раз, когда оно звучит, как будто кто-то его вырывает. Я не помню, что мы друг другу сказали, когда впервые встретились; я даже не помню, как увидел ее на пиру в тот вечер, когда она впервые приехала. Все как в тумане. Я помню некоторые события, связанные с моей женой, но никаких фактических деталей. Все просто… исчезло.
Навани приподняла пальцы защищенной руки к губам, и от того, как ее лоб сморщился от беспокойства, он решил, что выглядит, должно быть, испытывающим мучительную боль.
Князь упал в кресло напротив нее.
— Алкоголь? — тихо уточнила Навани.
— Еще кое-что.
Она выдохнула:
— Старая магия. Ты сказал, что знаешь и свой дар, и свое проклятие.
Он кивнул.
— О, Далинар.
— Люди косятся на меня, когда звучит ее имя, — продолжил он, — и я вижу в их взглядах жалость. Они видят мое каменное лицо и думают, что я прячу истинные чувства. Они видят скрытую боль, тогда как на самом деле я просто пытаюсь не запутаться. Трудно следить за разговором, когда половина из него постоянно ускользает из твоей головы. Навани, может быть, я в конце концов ее полюбил. Не помню. Ни одного момента близости, ни ссоры, ни единого слова, которое она могла бы мне сказать когда-нибудь. Она ушла, оставив мусор, который портит мою память. Я не помню, как она умерла. Кое-что все же знаю, ведь в тот день происходили разные события, не связанные с ней. Что-то о восстании в городе, поднятом против моего брата. Потому моя жена и оказалась в заложницах?
Это… и долгий одинокий марш в сопровождении лишь ненависти и Азарта. Эти эмоции он помнил живо. Он отомстил тем, кто отнял у него жену.
Навани опустилась на сиденье рядом с Далинаром, положив голову на плечо.
— Хотела бы я создать фабриаль, — прошептала она, — который избавлял бы от такой боли.
— Думаю… думаю, ее потеря причинила мне ужасную боль, — прошептал Далинар, — из-за того, к чему она меня принудила. Мне остались лишь шрамы. Как бы там ни было, Навани, я хочу, чтобы у нас все получилось правильно. Никаких ошибок. Мы все сделаем как надо, с клятвами, которые я принесу тебе перед кем-то.
— Всего лишь слова.
— Прямо сейчас слова — самое важное в моей жизни.
Она приоткрыла рот:
— Элокар?
— Я бы не хотел ставить его в такое положение.
— Иностранный священнослужитель? Азирец, может быть? Они почти воринцы.
— Это было бы равносильно объявлению себя еретиком. Я так далеко не зайду. Не стану бросать вызов воринской церкви. — Он помолчал. — Но вот обойти ее, возможно, сумею…
— Что? — встрепенулась Навани.
Он поднял взгляд к потолку:
— Мы можем пойти к тому, кто наделен большей властью, чем они.
— Хочешь, чтобы нас поженил спрен?! — Она крайне изумилась. — Прибегнуть к помощи священника-чужестранца было бы ересью, но к помощи спрена — нет?
— Буреотец — самое живое, что сохранилось от Чести, — пояснил Далинар. — Он обломок самого Всемогущего — и похож на бога более всех, кто нам известен.
— О, я не возражаю. Я бы позволила и сбитой с толку посудомойке поженить нас. Просто это немного необычно.
— Это лучшее из того, что мы можем получить, если предположить, что он согласится. — Далинар посмотрел на Навани, потом поднял брови и пожал плечами.
— Ты делаешь мне предложение?
— Э-э… да.
— Далинар Холин, ты, конечно, мог бы подыскать кого-нибудь получше.
Он положил ладонь ей на затылок, прикоснувшись к черным волосам, которые она оставила распущенными.
— Лучше тебя, Навани? Нет, не думаю, что я бы смог. Не думаю, что хоть какому-то мужчине в этом мире однажды повезло больше, чем мне.
Она улыбнулась, и ее единственным ответом стал поцелуй.
Далинар на удивление сильно нервничал, когда несколько часов спустя ехал на одном из странных фабриалевых лифтов Уритиру к крыше башни. Лифт напоминал балкон, один из многих, что выходили на огромную открытую шахту в центре Уритиру — колоннообразное пространство шириной с бальный зал, тянущееся от первого этажа до последнего.
Ярусы города с запада выглядели круглыми, на самом же деле края нижних уровней с обеих сторон сливались со скалами, а верхние этажи вздымались над ними, сохраняя восточную стену плоской. Комнаты, выходившие на эту сторону, имели окна с видом на Изначалье.