Мы видим, что источники в различном виде многократно фиксируют идею о светоносности Руси, причем последнее качество нашей страны напрямую связано с дневным светилом. Данное обстоятельство, странное на первый взгляд, объясняется в свете приводившегося выше вывода А. Е. Лукьянова о том, что в условиях родового сознания «общим первопредком выступают сам род и занимаемая им территория». В силу этого светоносность и вытекающая из нее святость первопредка Дажьбога естественным образом распространялась не только на славян — его потомков, но и на занимаемую ими территорию. Независимым от русского материала подтверждением именно такого пути развития мифологического мышления является Дажбожья земля у полабских славян, речь о которой шла в первой главе.
Идея эта присутствует и у некоторых других индоевропейских народов в восточной части их расселения: «В хорезмских глоссах XIII в. («Книга о клятве») засвидетельствовано слово xvarazm «хорезмиец»; в ряде других языков известно название Хорезма — авест. xvairizam, др. перс. huvarazmis, др. греч. Χωρασμιη. Вторая часть этих названий содержит элемент со значением «земля» (ср. авест. zam-, др. перс. zam- и др.). Первая же осмысливается то как в связи с солнцем (ср. авест. hvare — «солнцем», мл. авест. huro при вед. svar, suvar, surua- и т. п.), то в связи с едой, пищей (авест. хvarenа-, ср. хvаг — «есть», «насыщаться»). <…> В этом случае понимание Хорезма как «Солнечной земли» становится не только возможным, но и очень вероятным»[468].
Следы солнечного мифа в казачьей песне
Завершая обзор фольклорных источников, испытавших на себе мощное влияние основного мифа славянского язычества, следует привести записанную на Волге, практически на другом по сравнению с Архангельском конце Руси, казацкую песню из так называемого разинского фольклора:
В начале этой песни констатируется исходная ситуация: тоска-туман, одним словом, тьма физическая и духовная, которая придавила казаков. В связи с тем, что солнце является хранителем и защитником праведности на Земле, далее констатируется, что обращающиеся к нему люди отнюдь не преступники, а сподвижники Степана Разина. Не будем забывать то, что в народном сознании князь, царь или вождь является представителем солнца на Земле. Хоть в отечественном фольклоре Разин непосредственно не соотносится с дневным светилом, однако то обстоятельство, что в данной песне он особо именуется «Степан свет Тимофеевич», сразу вызывает в нашей памяти полный титул князя Владимира в былинах — «Свет Владимир, красное солнышко». Отмечая в песне, что они «работнички» Стеньки Разина, казаки особо подчеркивали, что они отнюдь не чужие небесному светилу и в силу этого вправе рассчитывать на его благосклонное внимание и покровительство. Далее идет просьба к солнцу обогреть их, представляющая собой несомненный отголосок языческого солнечного культа. Наконец, песня завершается описанием того, что сделают казаки, согретые его лучами, наполненные его животворящей энергией и избавленные солнцем от тьмы, — утвердят свою власть на воде и земле и окажутся после этого способными продолжить свой род. Хоть по своему содержанию этот выдающийся образец взрослого фольклора не имеет ничего общего с детскими вызываниями солнца, с рассмотрения которых мы начали эту главу, тем не менее внутренняя структура обоих типов памятников русского народного творчества едина — сначала яркими красками рисуется картина недостачи, которую люди, Дажбожьи внуки, преодолевают с помощью своего божественного прародителя. Это наблюдение опять говорит нам о весьма древних истоках языческого мирочувствования, которое спустя столетия нашло свое отражение в детском и взрослом фольклоре, описывающим по единому канону не имеющие между собой ничего общего принципиально различные ситуации из мира детей и взрослых, причем не просто взрослых, а восставших против несправедливой, угнетавшей их власти казаков.
Три идеи, лежащие в основе самоназвания славян: свобода
Приведенные в этой главе материалы заставляют нас обратить внимание на само самоназвание славян и посмотреть, нет ли какой-либо связи между тем, как наши предки стали себя называть, и основным мифом их религии. За последние два столетия по поводу происхождения и изначального значения термина славяне было высказано немало предположений и гипотез — от вполне обоснованных до явно надуманных. Их детальное рассмотрение или даже простой обзор не входит в нашу задачу: в рамках нашего исследования о Дажьбоге мы просто попытаемся выделить основные пласты значений, вкладываемых нашими предками в свое племенное название, и проанализировать, нет ли какой-либо семантической связи между этим самоназванием и солнечным мифом славянского язычества. Следует сразу отметить, что самоназвание наших далеких предков не было чем-то застывшим, раз и навсегда данным и как минимум один раз менялось в течение относительно небольшого исторического периода. Имеется в виду то, что первоначально в корне нашего племенного названия была буква о, замененная впоследствии на а. На это нам красноречиво указывают названия как средневековых, так и современных отдельных славянских племен и народов, сохранивших свою исконную форму: ильменские словене на севере Древней Руси, словаки в бывшей Чехословакии, словинцы-кашубы в польском Поморье и, наконец, словенцы в бывшей Югославии. Тот факт, что корень с о встречается нам без исключения во всех трех частях славянского мира, не оставляет никаких сомнений в том, что первоначально наши предки называли себя словенами, а не славянами. Впервые этот термин встречается в античном источнике II века н. э., а именно в труде Птолемея: «Наиболее древнее упоминание этого племени славян встречается у Птолемея в форме Σονβηυοι (Geogr. VI, 14,9), а потом у Иордана — в форме Suavi (Get.250). С VII в. н. э. появляются свидетельства этой формы типа Sclavini, ср. rex Sclavinorum у Фредегара, ех genere Sclavinorum. <…> Для общеславянской поздней эпохи, как и для отдельных ранних славянских исторических традиций, бесспорно, реконструируется форма slov-ene»[470]. Однако приводящие эти факты языковеды В. В. Иванов и В. Н. Топоров достаточно обоснованно предполагают, что приводимая древнегреческим географом форма могла иметь и другое значение, предшествующее форме словене: «Греческое Σονοβ — у Птолемея может передавать и славянское slov-, но также (по крайней мере теоретически) — и славянскую начальную группу su-. <…> В этом случае славянский этноним можно было бы связать со ср. — слав. Свобода, др. русск. свобода — «свободный человек», «воля, своя воля, независимость, освобождение от рабства», «состояние свободного человека».
470