Вся совокупность приведенных выше независимых друг от друга данных свидетельствует о правильности этимологии, выводящей самоназвание словен от слова.
При этом необходимо особо подчеркнуть тот весьма важный факт, что славяне уже на самой заре своей истории в качестве отдельного народа уже имели термин, обозначающий всю совокупность входящих в этот народ племен. Этим наши предки принципиально отличались от таких своих ближайших индоевропейских соседей, как германцы и балты, не имевших общего древнего самоназвания, охватывающего всю совокупность соответственно германских и балтских племен. Поскольку самоназвание являлось лингвистическим выражением самосознания, то в этом отношении славяне оказывались гораздо ближе к кельтам, фракийцам, иллирийцам и индоиранским ариям, также выработавшим единые самоназвания для обозначения своих общностей. В этой связи нельзя не согласиться с мнением О. Н. Трубачева, высказанным им в одной из своих статей: «Общеизвестный факт древнего наличия единого самоназвания slowene говорит о древнем наличии адекватного единого этнического самосознания, сознания принадлежности к единому славянству, и представляется нам как замечательный и культурный феномен»[483]. Наличие столь развитого племенного самосознания у славян при его отсутствии у их ближайших западных соседей ставит перед нами вопрос о его причинах, и одним из возможных ответов на него как раз и будет солнечный миф — этот основной миф славянства, выводивший происхождение нашего народа от бога солнца.
Однако тот факт, что самоназвание славян было тесно связано со словом, заставляет нас посмотреть, не был ли связан со словом и Дажьбог как божественный прародитель славян. Со звуком, музыкой и речью, причем речью поэтической, был связан уже отец бога солнца Сварога. Дажьбог и в этом отношении унаследовал часть связанных с богом неба представлений, и мы уже могли наблюдать связь со словом прародителя славян в различных, никак не связанных между собой проявлениях, лишний раз доказывающих глубинные истоки порождающего их мирочувствования. Во-первых, в приводившемся выше фрагменте «Повести о Петре и Февронии» слово однозначно называется одним из трех даров «трисолнечного божества» человеку. В свете этого следует сразу обратить внимание на то чрезвычайно показательное обстоятельство, что в древнерусской литературе неоднократно встречается устойчивый оборот «даждь слово» или «даяи слово», по своей конструкции полностью соответствующий имени Дажьбога: «Даяи слово благовѣстоующиімъ и силою мъногою на съврыпение благовѣстования»[484]; «Слава же пронеся всюду о немъ… дасть бо ся ему слово премудрости и разума и утѣшения»[485]; «О мати Слова, даждь ми слово удобное…»[486]
Помимо этой конструкции недвусмысленным доказательством того, что в языческую эпоху дающим человеку слово богом был именно Дажьбог, является приводившаяся в первой главе украинская песня, где с богом солнца оказывается связан соловей. Еще в XIX в. в крестьянской среде эта птица продолжала соотноситься с голосом или звуком, как о том свидетельствуют приводимые В. И. Далем русские пословицы: «Мал соловей, да голос велик» и «Соловей — птичка невеличка, а заголосит — лес дрожит!»[487] Весьма рано соловьиный голос начал ассоциироваться с человеческой речью. Так, рассказывая о героическом сопротивлении новгородцев их насильственной христианизации, Иоакимовская летопись отмечает, что борьбу горожан со сторонниками Владимира возглавил «высший же над жрецы славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей»[488]. «О Бояне, соловию стараго времени!»[489] — обращается автор «Слова о полку Игореве» к бывшему для него главным авторитетом легендарному певцу древности, творчество которого было практически неотделимо от чародейства. Стоит вспомнить еще былинного Соловья Будимировича, в основу образа которого легли воспоминания киевлян о знаменитом своим поэтическим даром норвежском принце Гаральде. Идущая из глубины языческих времен традиция соотносить именно с этой птицей духовные авторитеты продолжается на Руси и в христианскую эпоху. Так, например, один источник XVI в. так сообщает о кончине некоторых святых: «Отлетоша бо от нас… яко славие великогласнии… чюдотворци Петр и Алексие и инии православний святителие». Образ соловья возникает в том же веке и в связи с Иосифом Волоцким: «Яко же ластовица и славий доброгласный»[490]. Таким образом, соловей в отечественной традиции оказывается устойчивым символом красноречия, причем красноречия сакрального. Традиция эта возникает в языческую эпоху и продолжается как минимум еще на протяжении шести столетий после насильственной христианизации нашей страны, что свидетельствует о ее весьма ранних истоках. Когда именно зародилась связь соловья с сакральным красноречием, с одной стороны, и богом солнца — с другой, мы не можем сказать, однако само название этой птицы присутствовало у наших предков еще в праславянский период. Об этом однозначно говорит родство др. русск. славий, болг. славей, с.-х. славуj, славjа, словен. slavec, чеш. slavik, польск. slowik, которые за пределами собственно славянского ареала оказываются связанными еще и с др. прусск. salowis — «соловей». Говоря о происхождении интересующего нас термина, М. Фасмер отмечает: «Праслав. solvijь, производное от solvь — «желтовато-серый»…»[491] Таким образом, благодаря лежащему в названии соловья указания на желтый цвет можно предположить достаточно раннюю связь этой птицы с дневным светилом. Стоит заметить, что отмечавшийся 2 мая Борисов день на Руси также назывался соловьиным днем, поскольку считалось, пишет В. И. Даль, что именно в этот день начинают петь эти птицы. Однако, как уже не раз отмечалось, Борис и Глеб в отечественной традиции наделялись ярко выраженными солярными чертами. Поскольку в украинской песне Дажьбог прямо именуется своим именем, это свидетельствует о том, что сама эта песня явно возникла в языческую эпоху, что лишний раз подтверждает языческую основу интересующего нас фрагмента «Повести о Петре и Февронии», записанной уже в христианский период.
Про эту же связь свидетельствует и новгородский заговор: «Праведное ты, красное Солнце! спекай у врагов моих, у супостатов, у сопротивников, у властей-воевод и приказных мужей, и у всего народа божьяго уста и сердца, злыя дела и злые помыслы, чтоб не возносились, не промолвили, не проглаголили лиха сопротив меня»[492]. Как видно из его текста, дневному светилу принадлежала власть над сердцами и устами людей. Что касается связи солнца с сердцем, то ее достоверность была рассмотрена в первой главе нашего исследования. Однако заговор связывает дневное светило не только с человеческим сердцем, но и с устами, наделяя его властью сделать так, чтобы ни один человек не промолвил, не проглаголил лиха против произносящего это заклинание человека. Следует обратить внимание на то, что в фольклоре солнце оказывается связанным не просто с речью, а именно со славянской речью. Южные славяне называли солнце, рожденное в день Рождества Христова, т. е. в момент зимнего солнцестояния, Божичем. В одной из песен Божич является в «бадный дан», канун Рождества, созывает пастухов и приветствует их «славно, по-сербски», предлагая им готовиться к пиру[493]. Уже упоминавшийся выше Константин Преславский в Болгарии в X в. так обыгрывает связь бога и адресованного им славянам слова:
483