В другом гимне возвеличивается уже бог огня Агни как «достойный славы победитель» (РВ II, 10, 1). Из этих примеров, число которых можно легко умножить, видно, что представление о воинских подвигах как пути к славе сложилось как минимум в эпоху распада индоевропейской общности.
При всем том огромном значении, которое имела война и совершаемые на ней подвиги в жизни древнего общества, в сознании индоевропейцев она отнюдь не была единственным источником славы для человека. Так, например, им могло быть и творчество великого певца, какими, несомненно, были Боян и Садко, память о которых надолго пережила их самих. О Бояне речь пойдет чуть ниже, а что касается былинного Садко, то в конце посвященной ему былины об этом новгородском гусляре прямо говорится: «А и тому да всему да славы поют».[525] Продолжая далее эту тему, следует отметить, что со славой была прочно связана и духовно-религиозная мудрость, которая и была первоисточником поэтического творчества в изначальный период. Так, например, в духовном стихе о «Голубиной книге» слава провозглашается царю Давиду, заменившему в христианский период славянского Великого Гусляра языческой эпохи:
Весьма показательно, что именно в связи с изложением космогонической мудрости о происхождении Вселенной, человека и общества или, говоря словами самого стиха, «мудрости повселенныя», духовный стих говорит о бессмертной славе ее обладателя. О том, что и этот источник существовал еще со времен индоевропейской общности, свидетельствует уже выше упоминавшаяся слава ведийского риши Вишвамитры, победившего в поэтическом состязании. В другом гимне Агни просят создать для ее автора «славную долю, заключающуюся в красноречии» (РВ III, 1,19). Хоть в греческом эпосе Одиссей и не был певцом, тем не менее не только за свои воинские подвиги, но и за свой могучий ум он величается Гомером «великая слава данаев» («Илиада», IX, 673). Легендарный Боян был не только сам прославленным поэтом и в этом качестве становится образцом для подражания для автора «Слова о полку Игореве», но и сам своим творчеством воспевал деяния своих современников, прославляя их подвиги:
Безусловная ориентация на славу, отразившаяся в последнем самоназвании славян, потенциально доступная любому представителю этого племени, весьма многое говорит о внутреннем мире наших далеких предков. Как абсолютно нематериальное начало, хранящееся лишь в памяти современников и последующих поколений, слава тем не менее ценилась гораздо выше любых материальных ценностей. Столь резкое противопоставление славы предметам тленного материального мира, богатства духовного богатству материальному автоматически относит ее к высшей божественной сфере. В высшем своем проявлении слава оказывается бессмертной. Ведийские гимны косвенно свидетельствуют о том, что слава начала связываться с бессмертием еще в индоевропейскую эпоху. Так, например, в гимне, обращенном к богу огня, говорилось о такой его функции, чрезвычайно важной для почитавших его людей:
Эти же два понятия оказываются связаны и с образом Сомы, персонификацией священного напитка:
Как показывают эпосы различных, в том числе и неиндоевропейских, народов человек очень рано понял, что слава для него — единственно возможный способ преодолеть смерть и хоть в какой-то части приобщиться к бессмертному божественному миру. Один из первых примеров подобного осознания мы встречаем у шумеро-аккадского героя Гильгамеша, который сначала тщетно пытается обрести физическое бессмертие, однако в конечном итоге добивается своими подвигами бессмертной славы. Уже с тех далеких времен различные герои, остро осознавая свою физическую смертность, отделявшую их от богов, стремились своими сверхчеловеческими по своей сути деяниями обрести если не телесное, то, во всяком случае, духовное бессмертие, навеки запечатлев в людской памяти славу о своих подвигах. Великолепный пример этому являет греческий герой Геракл, становящийся богом не только в силу своего происхождения от Зевса, но и благодаря своим великим подвигам. Для славян слава стала путем проявления своей изначальной потенциальной божественной сущности детей Дажьбога. Само самоназвание ориентировало носящих его наших далеких предков на напряженные труды и великие, подчас сверхчеловеческие подвиги, только и дающие людям истинную славу. Запечатленная в Слове бессмертная Слава, обретающая через то власть над безжалостным к человеческим деяниям и самой человеческой жизни временем, — это следующий, заключительный этап развития славянского самосознания, отразившийся в самоназвании наших предков.
Действительно, истинная слава была неподвластна смерти, и стремление навеки запечатлеть память о своих подвигах заставляло настоящих героев подвергать свою жизнь опасности, а если надо, жертвовать ею во имя той или иной великой цели. Великолепным образцом этого мирочувствования может служить речь Святослава, обращенная к русской дружине перед лицом многократно превосходящих ее по численности византийских войск. В ней великий князь призвал своих соратников во имя величия родной земли предпочесть смерть позору: «Да не посрамим земли Руские. но ляземы костью ту. и мртьвы бо сорома не имаеть. аще ли побѣгаемъ то срамъ намъ»[528]. — «Да не посрамим земли Русской, но ляжем костьми тут, ибо мертвые сраму не имут. Если же побежим — позор нам будет». Поскольку слава по своей природе была нематериальна, ее нельзя было купить ни за какое богатство, и, соответственно, в истинной системе координат она ценилась гораздо выше любых земных благ. Яркий пример этого, причем не у представителей родовой аристократии, а, что особенно ценно, в среде рядовых казаков, мы видим в «Повести об азовском сидении донских казаков», описывающей подвиг горстки героев, в 1641 г. выдержавших схватку с четвертьмиллионным турецким войском. Видя, что силой им не отбить Азов у казаков, враги предлагают им богатый выкуп, на что казаки отвечают решительным отказом: «Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, в Азове и на Дону у нас и своего много. То нам, молодцам, нужно и дорого, чтоб была о нас слава вечная по всему свету, что не страшны нам ваши паши и силы турецкие!»[529] В этом гордом ответе как нельзя лучше проявилось мирочувствование нашего народа, для которого вечная слава оказывается гораздо важнее любых материальных сокровищ.
В идеале слава была наградой от современников и потомков за те направленные на благо родного народа деяния, которые изначально превосходили обычные человеческие возможности. Такой истинной славой, например, была слава Ильи Муромца и других богатырей, которые, не щадя своей жизни, защищали родную страну от вражеских нашествий. В этом плане слава оказывалась высшей наградой, которой мог удостоиться во время своей жизни смертный человек, и ее надо было заслужить своими великими свершениями. Тот факт, что целый народ объявил себя носителем славы, оказывается более чем показательным. Даже если согласиться с мнением тех исследователей, согласно которым самоназвание славяне не было образовано от понятия слава, тем не менее оно неизбежно должно было быть осмыслено таким образом, и причем достаточно рано. Об этом красноречиво свидетельствуют такие личные имена, как Святослав, Вячеслав, Славомир, в которых понятие слава употребляется явно в современном значении этого слова.