Как видим, человек, собака и свинья (данный гимн добавляет к этому перечню еще и дикого зверя) здесь вновь упоминаются вместе, причем судит их именно бог солнца. Поскольку устойчивое упоминание вместе этих трех существ встречается нам в разных концах индоевропейского мира и притом, в случае индийского и хеттского примеров, весьма в ранний период, это свидетельствует о начале противопоставления человека собаке и свинье в период как минимум еще нераспавшейся общности восточной половины индоевропейского мира.
Интересно также отметить, что и в славянской традиции инородцы воспринимались, по сути дела, во многом наподобие неприкасаемых в Индии: «Присутствие инородцев оскверняет священные места (с. — рус. легенды об ушедших при приближении «литвы», «немцев», «шведов» в землю храмах); трапезу православных (свидетельства Новгородской первой летописи о наказании за трапезу с инородцами или некрещеными; рус. запрет пользоваться посудой, из которой ели цыгане, татары, немцы)»[603]. Подобное совпадение даже в мелочах в отношении к инородцам показывает, что основы его начали складываться у наших далеких предков еще в индоевропейскую эпоху и впоследствии окончательно оформились у различных народов данной языковой семьи после распада их единства.
Чистота крови в контексте солнечного мифа
Соответственно этому мировосприятию родовой моралью определялось крайне негативное отношение к половым контактам с инородцами. Судя по всему, наши далекие предки хорошо понимали, пользуясь словами Илариона, что «сии славный от славныихъ рожься, благороденъ от благородныих»[604]. Хоть митрополит это сказал применительно к князю Владимиру, однако данное положение вполне было применимо и ко всем славянам в целом. В истории нашей страны мы видим примеры заботы наших правителей о чистоте крови своего народа. Так, например, церковный устав Ярослава Мудрого за сожительство русской с евреем, мусульманином или иным инородцем предусматривал крупный штраф на виновника и заточение согрешившей женщины в монастырь: «Аще ли жидовинъ или бесерменъ будетъ с рускою, или иноязычникъ, на иноязычницѣхъ митрополиту 50 гривен, а руску пояти въ домъ церковный»[605]. Чтобы понять размер наказания, налагаемый этой статьей, следует иметь в виду, что в ту эпоху смертная казнь на Руси была заменена денежными штрафами, размер которых определялся Русской Правдой, принятой все тем же Ярославом Мудрым. За убийство свободного человека был установлен весьма высокий штраф в 40 гривен. Максимально оценивалась жизнь княжеских приближенных — 80 гривен. За убийство княжеского старосты, раба-кормильца или дядьки-воспитателя надо было заплатить 12 гривен, а жизнь смерда или холопа ценилась всего в 5 гривен. Таким образом, совокупление русской женщины с евреем, мусульманином или другим инородцем было в глазах мудрого князя и всего русского общества той эпохи преступлением, гораздо более опасным, чем даже убийство свободного человека или кровосмешение с близкими родственниками, оцениваемое тем же церковным уставом в зависимости от степени родства от 12 до 40 гривен. Уже одна возможность появления смешанного потомства и нарушения чистоты крови русского народа приравнивалась средневековыми законами к стоимости жизни десяти рабов. В связи с менее тяжкими последствиями за аналогичное преступление церковный устав Ярослава налагал на мужчин более легкое наказание: «Аще кто съ бесерменкою или съ жидовъкою блудъ створить, а не лишится, от церкве да отлучиться и от християнъ; и митрополиту 12 гривенъ»[606]. Как видим, тот русский, кто сблудил с мусульманкой или еврейкой и продолжал с ней жить, карался штрафом, по величине приравненном к штрафу за убийство княжеского старосты, и отлучался от православной церкви и от христиан, т. е. от всего окружавшего его русского общества. В свете только что рассмотренных представлений становится понятным, почему скотоложество («кто съ животиною блудъ створить») в этом же церковном уставе оценивалось в аналогичную сумму 12 гривен. Подобные представления были свойственны не только праву, но и народному самосознанию. Анализируя с этой точки зрения русские былины и баллады, Л. Р. Прозоров приходит к следующему выводу: «В былинах тюрки и финно-угры — враги, брак с ними позорен, и, дабы избежать его, оправданны любые средства. Связь с их представителем жестоко карается судьбою или людьми. Европейцы — свои, брак с ними — норма, войн с ними не существует (точнее, они преданы забвению, как семейная ссора). Налицо явное расовое противопоставление, якобы чуждое славянам»[607]. Как видим, перед нами один из немногих примеров, когда утвержденное официальной властью законодательство и народное представление практически полностью совпадают. Представление о недопустимости смешения с инородцами весьма прочно присутствовало в общественном сознании, и этнографами еще относительно недавно было записано поверье, что дьяволу достаются как души людей, родившихся от смешанных браков (укр. перевертни), так и крещеных евреев (укр. шишимиты)[608].
605
ПСРЛ. Т. 3, Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000. С. 482.