В созданном в XIII в. «Слове о погибели Русской земли» мы опять-таки видим ту же имперскую идею, выраженную более возвышенным языком. Прославляя величие и могущество родной земли, автор данного «Слова» рисует следующую величественную картину: «Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море; от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордвы — то все с помощью божьею покорено было христианскому народу, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей пугали. А литовцы из болот своих на свет не показывались, а угры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко — за Синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял»[637]. С учетом того, что само «Слово о погибели Русской земли» начинается с прославления «светло светлой» Руси, подчеркивающей светоносность земли и населяющего ее народа, а вслед за этим идет описание покоренных или боящихся Руси племен и государств, этот памятник, являющийся блестящим выражением рассматриваемого миро-чувствования, по сути дела, даже композиционно тождественен ответу, данному аварам склавинами задолго до образования Древнерусского государства. Достаточно близко по духу к этим памятникам и письмо митрополита Кирилла 1226 г. к князю Юрию: «Княже пречистый, ты довольно знаешь, как отцы, деды и прадеды ваши распространили и населили землю Рускую не иным чем, как любовию и согласием в братии, тем страшны они были всем окрестным; и когда совокупно противо неприятелей руских воевали, всех побеждали, и никто противо их воевать не смел и не мог»[638]. Приведенные примеры красноречиво свидетельствуют о чрезвычайной устойчивости языческой по своему происхождению идеи о том, что славяне, являющиеся потомками Дажьбога, наделены своим небесным отцом такой непобедимой светоносной мощью, что не только отстоят свою свободу перед лицом даже самого сильного недруга, но и покорят своей власти другие народы. Согласно зафиксированному новгородским летописцем представлению, народ должен был платить своему правителю небольшую подать, достаточную для вооружения его дружины, а все остальное она должна была добывать сама, воюя и покоряя другие народы.
Возвращаясь к выведенной Нестором формулы Руси как «народа-государства», вспомним, что основой своего государственного да и любого общественного бытия наш народ считал Правду, о чем уже было сказано в начале этой главы. Необходимо отметить, что принцип этот был таким универсальным для наших предков, что они распространяли его и на свои взаимоотношения с покоренными племенами и народами. Захватившие в 943–944 гг. находившийся на Каспийском море азербайджанский город Бердаа, русы заявили его жителям буквально следующее: «Нет между нами и вами разногласия в вере. Единственно, чего мы желаем, — это власти. На нас лежит обязанность хорошо относиться к вам, а на вас — хорошо повиноваться нам»[639]. Весьма примечательно, что это показательное свидетельство исходит не от отечественного летописца, которого еще можно было бы заподозрить в желании приписать великодушие своим соплеменникам, а от мусульманского историка Ибн Мискавейха, для которого русы, напавшие на его единоверцев, были далекими и опасными северными варварами, но который, как и положено историку, честно и непредвзято описал случившиеся события. Сформулированный в Бердаа принцип взаимоотношений с завоеванными народами показывает, что при условии повиновения иноплеменников их власти наши предки считали себя связанными обязательством хорошо относиться к ним и не покушаться на их религию. Весь исторический опыт взаимоотношений Древнерусского государства с входившими в его состав неславянскими народами показывает, что наши предки всегда придерживались этого неписаного правила, строя свои взаимоотношения с подвластными им племенами на началах Правды. Этим славяне разительно отличались от многих других индоевропейских народов, особенно германцев, в глазах которых побежденные вообще не имели никаких прав и, соответственно, перед которыми они в принципе не несли никаких обязательств. Данный пример является еще одним разительным примером отличия русов от викингов, отождествить с которыми их так пытаются норманисты. Вся история этих германских пиратов показывает, что по отношению к покоренным народам скандинавам даже в голову не могло прийти ничего подобного. В свете взаимоотношений народа и власти в отечественной традиции следует отметить, что если русы добровольно принимали на себя обязательство хорошо относиться к абсолютно чуждому им иноверному и иноплеменному населению далекого азербайджанского города, то тем более хорошо должен был относиться князь к своим непосредственным подданным, с которыми он был связан неразрывными узами языка и крови.
Поголовное истребление иноземных завоевателей
Совсем другим был принцип отношения наших далеких предков к тем народам, которые стремились к их порабощению. Оказавшись на границе Европы и Азии, восточные славяне веками были вынуждены вести войны на истребление с периодически обрушившимися на них как с востока, так и с запада азиатскими и германскими ордами. Когда представители сил тьмы нападали на светоносный народ, зло должно было быть полностью уничтожено. Как было показано выше, обры-авары воспринимались славянами как великаны и представители нечистой силы. Из отечественных и зарубежных источников нам известно, что этим азиатским кочевникам на время удалось покорить часть славянских племен, в частности дулебов. Когда же совместными усилиями франков Карла Великого и славян эти ненавистные угнетатели были истреблены, возникла поговорка «Погибли как обры». Память об этой победе была настолько сильна, что еще в XII в. Нестор отмечает бытование этой поговорки на Руси, подчеркивая при этом, что от авар не осталось ни племени, ни потомства. Вслед за этим на нашу страну с востока обрушивались волны хазарского, печенежского, половецкого и монголо-татарского нашествий. С этими поработителями русскому народу пришлось вести войну не на жизнь, а на смерть. Выше уже приводился ответ, данный полянами хазарам. Пророчество, сделанное тогда их мудрецами, сбылось, когда великий князь Святослав полностью разгромил Хазарский каганат. В отличие от скупых строчек нашей летописи мусульманский историк Ибн Хаукаль более подробно описывает это знаменательное событие: «В настоящее же время не осталось и следа ни из Булгара, ни из Буртаса, ни из Хазар, ибо Русы истребили всех их, отняли у них все эти области и присвоили их себе. Те же, которые спаслись от их рук, рассеяны по ближайшим местам, из желания остаться вблизи своих стран и надеясь заключить с ними мир и подчиниться им»[640]. Хоть хазары после этого события несколько раз еще упоминаются в источниках, однако оправиться от этого разгрома они не смогли и вскоре как народ окончательно исчезают с арены мировой истории. Ибн Руст, другой арабский автор, также отмечает у русов-язычников стремление к тотальному истреблению врагов: «Они храбры и мужественны и если нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его полностью. Побежденных истребляют и(ли) обращают в рабство. Они высокого роста, статные и смелые при нападениях»[641]. Возможно, что подобному тотальному истреблению у восточных славян существовало какое-то особое мифологическое основание. На эту мысль наводит сообщение анонимного автора сочинения XI в. «Моджмал ат-таварих»: «Рассказывают также, что у Руса был сын, которому в схватке с каким-то человеком разбили голову. Он пришел к отцу весь в крови. Тот ему сказал: «Иди и порази его!» Сын так и сделал. И остался такой обычай, что если кто-либо (русов) ранит, они не успокоятся, пока не отомстят. И если дашь им весь мир, они все равно не отступятся от этого»[642]. Понятно, что до мусульман этот мифологический прецедент дошел уже в сильно искаженном виде, однако традиция поголовного уничтожения своих врагов и угнетателей фиксируется у наших далеких предков на протяжении многих столетий, что делает мысль о религиозном обосновании подобной практики весьма вероятной. Как уже отмечалось выше, татаро-монгольское нашествие и последовавшее за ним иго было столь ужасным, что в народной памяти эта последняя волна азиатских кочевников заслонила предшествовавшие им печенежские и половецкие орды. Соответственно, в былинах, пусть даже и описывавших предшествовавшие столкновения со степняками, именно татары превратились в собирательный образ врагов Руси с востока. Народный эпос, бережно передававшийся из уст в уста на протяжении почти целого тысячелетия, прославляя защиту богатырями родной земли, многократно подчеркивает поголовное истребление героями недругов Руси. Добрыня Никитич, убив осадившего столицу нашей страны Калина-царя, так расправляется с приведенным им на нашу страну войском, «от пару от поганого» которого «не видно восходна красна солнышка»:
640
641