Невелика любовь меж князьями-братьями, — думал весело Всеслав, раздеваясь ко сну. Вот и сегодняшний пир… больше на поминки походил, чем на радость. Ему же, полоцкому князю, печалиться не с чего — будь Ярославичи как един кулак, недолго было бы ему ждать того, что сгонят со стола… на Витебск альбо уж скорее Изяславль, чтобы без стола не оставлять.
Но войны не миновать и при нынешнем раскладе…
Всеславу вдруг вспомнились отцовы предсмертные слова — он их помнил и нынче, шестнадцать лет спустя. Тогда он с дюжиной кметей, разбрызгивая воду из луж и швыряя из-под копыт ошметья густой липкой грязи, подскакал к городовым воротам Полоцка. Сторожевые вои шагнули было навстречь, скрещивая копья, но тут же расступились, признав в переднем всаднике княжича. Не задерживаясь, Всеслав с кметями влетел в ворота, вихрем промчал по посаду, распугивая случайных встречных. Градские вжимались в заплоты, провожали взглядами забрызганных грязью всадников.
Всеслав прыгнул с седла, бросил поводья подбежавшему дворовому слуге и ринул вверх по ступеням, разбрызгивая грязь с сапог. Строенный ещё полсотни лет тому покойным дедом Изяславом да прабабкой Рогнедой княжий терем не скрипнул ни одной ступенькой — навыкло дерево к своему княжичу…
Навстречь бросился кто-то из дворовых. Всеслав оборотился, сжав зубы, но сдержался, признав своего пестуна — гридня Бреня. Не дворовый…
— Ну?! — бросил княжич коротко.
— Жив, — так же коротко ответил пестун.
— Веди, наставниче.
Отец был жив, хоть и встать с постели навстречь Всеславу не смог — подлая немочь уже в третий раз за последние полгода приковала полоцкого князя к постели.
— Здравствуй, Всеславе…
— Здравствуй, отче, — княжич припал лбом к холодеющей руке.
— Поднимись, — негромко, но властно велел Брячислав. От такого негромкого повеления, бывало, в иные времена кони шарахались. Теперь от могучего княжьего голоса только одёнки остались, но и того достало, чтоб сына встряхнуть. Княжич поднял голову. — Сядь.
Всеслав придвинул столец, поднялся и сел.
— Отче… — начал было он, губы запрыгали. Отворотился, унимая слёзы.
— Покинь! — велел князь, морщась, словно от кислого. — Не сепети, не баба. Дело слушай.
— Да, батюшка, — княжич сглотнул, утёр слёзы. Тряхнул головой, отгоняя навалившуюся стыдную слабость. И впрямь, не баба, скоро и воин уже! — Говори.
— Я думаю, ты слышал байки про то, будто твоя мать родила тебя от волхвования… — Брячислав трудно закашлялся, сплюнул в подставленный княжичем платок. Дверь чуть приотворилась, просунулась просительно чья-то голова, княжич свирепо зыркнул в ту сторону взглядом, и голова мгновенно исчезла. Всеслав не поспел разглядеть, кто это был — должно быть, кто-то из теремной челяди.
Наушники епископли.
— Слышал, — подавленно прошептал княжич. Неуж отец сейчас скажет, что это правда?
— Верил? — требовательно просипел князь.
— Нет, — как можно твёрже отверг Всеслав.
— Правильно, — отец снова кашлянул, но от нового приступа кашля сдержался. — И никогда не верь. Бабьи сплётки.
Он перевёл дыхание — в груди свистело, словно гудок играл скомороший.
— Они… они там болтают, будто ты, как Волх Славьич, от самого Велеса рождённый… — Брячислав криво усмехнулся. — Не верь. В рубашке ты родился, то верно. Так ведун от той рубашки кусочек засушил и велел тебе, не снимая, на шее носить.
Княжич невольно схватился рукой за кожаную ладанку с тиснёным Велесовым знаменом. Сколько себя помнил, столько она на шее и висела. А когда спрашивал — для чего да зачем, отец всегда отвечал — будет время, узнаешь. Пришло время, стало быть.
— Да, — чуть заметно кивнул князь. — Это она.
Всеслав ощутил лёгкое разочарование. Он никогда до конца не верил в слухи о своём рождении, но всё-таки… что-то свербело на душе, хотелось необычного. Все мы в отрочестве мечтаем о необычном.
Отец бросил на него косой взгляд:
— Волхвования не было… но не всё просто в твоём рождении…
Княжич вскинул глаза.
— Я тебе не рассказывал… У меня сыновей, опричь тебя… сам знаешь, нету. Когда твоя мать покойная во второй раз родила девку… я ведуна позвал.
Всеслав затаил дыхание.
— Ведун порчи никакой не нашёл, заговоры, какие надо, прочитал… — князь захрипел, отдышался и продолжил. — А на следующий год… ты родился. Отсюда слух и пошёл…
Княжич нетерпеливо кивнул — понимаю, мол.
— Есть и иное, — тускло сказал отец. — Никогда не бывает дыма без огня. Наклонись ко мне. Ближе.
От князя шёл лёгкий, чуть кисловатый запах старческой немощи, схожий с запахом старого воска. А ведь не стар ещё совсем отец, — подумал Всеслав невольно. Горячее дыхание Брячислава почти обжигало ухо.
— Ты уже не мальчик, должен понять… — свистящим шёпотом сказал князь. — Когда я был с твоей матерью… когда она тебя понесла… словно кто-то могучий был во мне. Чей-то дух, какая-то сила…
Всеслав приподнял голову, внимательно поглядел отцу в глаза — вблизь, в упор.
— Отче…
— Молчи! — отец зажмурился. — Я никогда не говорил и не скажу, что ты — не мой сын! Моя кровь! Ты во всём на меня схож! Но был тогда кто-то ещё… во мне. Его дух теперь в тебе. Смекай сам, Всеславе…
— Чей? — спросил Всеслав помертвелыми губами, невольно затаив дыхание.
— Когда ты родился, я на охоте был, — Брячислав открыл глаза, глянул на сына слезящимся взглядом. — Случилось там со мной… нечто… Видел я настоящего Сильного Зверя, прямого потомка самого Велеса.
— Ты же христианин, отче, — неосторожно укорил княжич. Не сдержался. И тут же прикусил язык. Отец не обиделся.
— Да какие мы христиане, — насмешливо ответил он. — Сколько в нас того христианства? Так… шелуха луковая…
— И… что?.. — недоверчиво спросил Всеслав.
— Верь, — хрипло возразил отец. — Ты избран богами. Ты отмечен самим Велесом!
Помолчали несколько мгновений.
— Потому я и не стал тебя крестить, хоть епископ и настаивал, — закончил князь.
— Я должен восстановить старую веру? — требовательно спросил княжич, неотступно глядя в глаза Брячиславу.
Князь долго молчал.
— Отче?! — чуть испуганно и вместе с тем вопросительно.
— Я не знаю, — ответил, наконец, Брячислав. — Может быть. Решай сам. С волхвами поговори. Сердце своё слушай — если ты и впрямь Велесом избран, поймёшь.
Князь снова замолк. И опять надолго.
— Может, уже и поздно. Надо было тогда ещё помочь Святополку… Как следует помочь, не так, как я помогал…
— Как?! — поразился Всеслав. — Так он же… братоубийца! Хуже Владимира!
— Грек болтал? Епископ? — криво усмехнулся князь. — Не верь. Это Ярослав их убил. Я — знаю!
— Откуда? — впору было челюсть подвязывать, чтоб не отвисала. Отец же только опять криво усмехнулся и повторил:
— Знаю. И ты — знай. И не жалей. По их вере — грехи отцов падут на детей… до седьмого колена…
— А ты…
— А я — со Святополком был, да! И к Любечу шёл, ему на помощь, да не поспел. До сих пор жалко… А после… сробел. Выжидал. Оборонялся. Ждал всё, когда Святополк на север пойдёт. Тогда, мол… Да и возревновал, пожалуй, к нему… А теперь, наверное, уже поздно. Тогда! Тогда ещё можно было всё поворотить иначе… Ныне… на одну нашу кривскую землю надежда… последняя надежда…
Отец смолк, горячечно дыша. Опять сплюнул — липкая, тягучая слюна потекла по подбородку. Всеслав утёр слюну, отбросил безнадёжно испачканный вышитый плат.
Мысли мешались, скакали испуганными зайцами — слишком много нового, неведомого прежде для княжича, сегодня открыл ему отец. Всеслав словно стоял перед отверстой бездной, на дне которой был ответ — кто он и что должен в жизни совершить.
Дверь снова отворилась, просунулась голова в чёрном монашеском клобуке. Лицо его при виде Всеслава скривилось, монах открыл было рот, но наткнулся на вмиг оледенелый взгляд княжича и захлопнул дверь.