Это оказывается ключом, и, когда я спрашиваю его, как такое возможно, он отвечает, что с момента первой операции избегает с ней встреч. Они ежедневно созваниваются и разговаривают о чем угодно, только не о болезни.
Получив эту информацию, я прошу заместительницу матери встать напротив пациента и предлагаю ему сказать: «Дорогая мама, посмотри, я очень болен». Вопреки ожидаемой реакции, что мать подойдет к тяжело больному сыну, она, нетвердой походкой, будто у нее кружится голова, отходит назад и с трудом держится на ногах. Ее движение заставляет предположить, что для нее это чересчур и она не способна оказать поддержку больному сыну. Внезапно я слышу в себе слова, которые она ему говорит, и предлагаю заместительнице матери сказать: «Мой дорогой сын, даже если ты умрешь, больше ты ничего не получишь!» Эта фраза становится для пациента глубоким потрясением. Такое впечатление, будто в нем рушится карточный домик, и можно явственно почувствовать, как после этой интервенции его телу приходится перестраиваться заново. Произнося эту фразу, заместительница матери чувствует себя хорошо и правильно. К ней снова возвращаются силы, она сохраняет дистанцию по отношению к сыну и еще раз подчеркивает, что дала ему все, что могла, и больше ничего дать не может. Пациент слышит эти слова своей матери и начинает плакать. Я осторожно обнимаю его за плечи и некоторое время оказываю ему поддержку в этой боли. Успокоившись в моих руках, он может посмотреть в глаза матери, согласиться со своей связанностью с ней и поблагодарить ее за то, что он благодаря ей получил. Это согласие и благодарность приводят к тому, что между матерью и сыном устанавливается глубокий мир. Потрясенный, но в то же время испытывающий большое облегчение пациент возвращается на свое место.
Где-то через полгода после этой работы организатор той группы, Сюзан Ульфельдер, получает открытку с благодарностью. Пациент пишет: «Да, ни компьютерная томограмма ноги, ни томограмма груди ничего не показывают. Я хочу от всего сердца поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Б.»
По какой бы то ни было причине медицинское лечение в конечном итоге дало результат. Оказала ли тут какое-то влияние расстановка, неизвестно.
В августе 2006 года, примерно через два года после расстановки, я встречаю Сюзан Ульфельдер на одной обучающей программе. Она сообщает, что все еще поддерживает контакт с пациентом и что тот чувствует себя очень хорошо. Он перестроил свою жизнь и отказался от профессии врача. Он открыл собственное агентство, которое занимается недвижимостью.
Эта расстановка наглядно показывает целительную силу, которая может заключаться для ребенка в позиции признания по отношению к родителям, их возможностям и границам. Переплетение матери не имело значения для выздоровления пациента, главным было изменение его позиции по отношению к ней. Утаивание от нее болезни можно рассматривать как форму неуважения, которое проскользнуло уже в первом диалоге с пациентом, когда он назвал своих родителей «тинейджерами».
Этот и другие похожие отзывы после расстановок с больными изменили мой способ действий в работе методом системной расстановки. Если раньше в центре внимания находились трансгенерационные переплетения как причина болезни и их развязывание, то сегодня в процессе расстановки мое внимание направлено в большей степени на пациента и его потенциально болезнетворную внутреннюю позицию, а также на его возможности что-то изменить.
Как-то раз, присутствуя на расстановочной группе для больных, мой друг Дэйл Шустерман сказал: «You use the person to change the system, not the system to change the person!» («Ты используешь человека, чтобы изменить систему, а не систему, чтобы изменить человека!») Я могу только подтвердить эти слова. Именно потому, что мы является частью системы, мы имеем (пусть и ограниченное) влияние на систему в целом. В одном из своих текстов (1996, стр. 71 f.), который называется «Ответ», Берт Хеллингер использует слова «свобода действий»:
Однажды ученик спросил учителя: «Скажи мне, что такое свобода?»
«Какая свобода? — спросил его учитель. Первая свобода — это глупость. Она подобна коню, что с громким ржанием сбрасывает седока. Но тем крепче хватку он потом почувствует.