В рамках Международных дней рака в Мадриде12 на расстановку вызывается участница (около 45 лет). Ее основное заболевание - рак груди, на данный момент уже с метастазами в легких, печени и костях. Учитывая медицинские данные, я открыто говорю пациентке, что не уверен, что расстановочная работа будет для нее уместна. И она, и я должны признать, что смерть, возможно, уже близко и что мне, наверное, нельзя вмешиваться в возможное движение ее души к смерти. Она это понимает и соглашается. Получив ее согласие, я чувствую в себе готовность взяться за работу.
Пациентка живет одна, детей у нее нет. В ее родительской семье она младшая из четырех детей. Двое старших, брат и сестра, умерли через несколько дней после рождения. С братом, который старше ее на восемь лет, контакта у нее нет. Ее родители расстались, они оба тяжело больны и живут под опекой в специальных заведениях. Следуя за ощущением, что здесь может быть что-то нерешенное между пациенткой и ее родителями, что не дает ей ни жить, ни умереть, я прошу ее расставить заместителей для ее отца, матери и для нее самой. Она ставит отца и мать на большом расстоянии друг от друга, а свою заместительницу примерно в одном шаге позади отца так, что они смотрят в одну сторону.
Заместительница матери с ужасом смотрит перед собой в пол. плачет и дрожит всем телом. Предположительно, она смотрит на обоих умерших вскоре после рождения детей. Заместитель отца безучастен. Он смотрит вперед, куда-то вдаль. Заместительница пациентки тяжело дышит. На мой вопрос, что она сейчас чувствует, она отвечает: «Я очень боюсь отца. Я не решаюсь на него посмотреть».
Я спрашиваю пациентку о других событиях в семье. Она говорит, что подвергалась сексуальному насилию со стороны отца. До брака с матерью он в качестве гастарбайтера жил в Германии и там отсидел несколько лет в тюрьме за то, что однажды, участвуя в поножовщине в баре, убил немца.
Тем временем заместительница матери опустилась на колени и, обессилев от плача, легла на пол. Заместительница пациентки осторожно проходит мимо заместителя отца и идет к матери. Увидев ее неподвижно лежащей на полу, она медленно возвращается на свое место и отворачивается. Заместитель отца продолжает стоять, как стоял.
Я долго смотрю на пациентку и при этом постоянно «слышу» в себе вопрос: «Кто должен умереть?» Когда я произношу его вслух, пациентка осторожно спрашивает: «Я?»
Я отвечаю: «Я думаю, отец!» - «А кто это делает?» —она вопросительно смотрит на меня, но мне кажется, что в глубине ее глаз я вижу, что она знает ответ, и озвучиваю свое предположение: «Ты!»«И ты это знаешь!»
Она опускает глаза и после нескольких секунд молчания говорит: «Я не знаю, что мне делать!»
Я отвечаю: «Не знаю, можем ли мы что-нибудь сделать для твоего тела, но, может быть, мы сможем сделать кое-что для твоей души».
Во время нашего диалога заместительница пациентки делается все беспокойнее. Видно, что ей трудно стоять, и она садится на пол. В конечном итоге она очень медленно ложится на спину, закрывает глаза и скрещивает руки на груди. Она лежит спокойно, как в могиле.
После нескольких минут тишины я слышу слова, словно бы звучащие в душе пациентки: «За тебя!» Когда они становятся все «громче», я подхожу к заместительнице матери и прошу ее посмотреть на дочь. А пациентке я говорю: «Посмотри на свою мать и скажи: «За тебя!» Она произносит эти слова. Я продолжаю: «А теперь посмотри на отца и скажи: «И за тебя!» Она говорит эти слова и отцу.
Тут заместительница матери встает и направляется к сидящей рядом со мной пациентке. Они долго пристально смотрят друг другу в глаза, начинают плакать и в слезах падают друг другу в объятья. Услышав плач, отец тоже смотрит на своих жену и дочь, подходит к ним и обнимает обеих. Мы все сидим тихо, предоставляя процессу примирения все необходимое для него время. На этом я заканчиваю работу.
В перерыве после этой расстановки ко мне подходит один врач из публики и говорит, что его очень тронула эта работа. Он уже много лет работает с умирающими в бразильском хосписе для уличных детей. Он говорит, что невозможно себе представить, что приходится переживать этим детям и как они, часто по многу лет, до самой смерти страдают от действий своих родителей и других родственников. Но в момент расставания с жизнью практически у всех у них есть только одна тоска — по родителям.
Примерно через четыре месяца после расстановки я встречаю в обучающей группе моего знакомого и коллегу, который и посоветовал этой пациентке пойти на конгресс и вызваться на расстановку. Он сообщает мне, что она жива. Наряду с традиционным медицинским лечением, она ходит к нему на психотерапию и получает альтернативное лечение. Как ее терапевт, он воспринял расстановку как очень полезный шаг. После нее пациентка стала гораздо более спокойной и расслабленной, что было очень полезно для его терапевтической работы с ней. Еще через год я узнаю о недавней смерти пациентки. Терапевт сопровождал ее почти до самого конца. По его словам, несмотря на тяжелую болезнь, последний год жизни она провела хорошо.
12
121 as Jornadas de Comunicacion Abierta entre las Terapias Alternativas у el Cancer, 2006; организация: Fundacion Benqi Absa.