Я — ребенок без матери, мой отец безучастен. Да, мне это было знакомо и было полезно это увидеть. Я смог, наконец, разобраться в моих чувствах, и я почувствовал себя свободным от упреков самому себе, потому что это просто так есть.
Я поехал домой и спокойно заснул с этим подтверждением состояния, которое бы никогда не позволил себе выразить.
На следующее утро я странно оделся. Черные кожаные штаны, черные мотоциклетные сапоги, кроваво-красная футболка и серый шерстяной свитер с очень высоким воротом. Я сел в машину и с умеренным интересом поехал на последний день работы группы. Расстановку я уже сделал, и нужно было просто отсидеть еще несколько часов.
Приехав и сев на свое место, во время утреннего крута я с удивлением обнаружил интерес и внимание к моей вчерашней работе. Моя расстановка задела многих участников. Многие были удивлены, что я спокойно спал ночью. Конечно, это было нелегко, но это ведь не было для меня чем-то новым. Скорее у меня было такое ощущение: было так, как было, и сегодня я здесь. Я выдержал.
Начались расстановки, вызвался мужчина возрастом около 75 лет. Он горевал о своей умершей сестре, которая во время бегства попала в руки русских. Мне вдруг стало очень грустно, у меня тоже все ближе подступали слезы. Перед моим внутренним взором снова пронеслись кровавые сцены войны. Мне стало тепло, потом еще теплее. Я снял сапоги. Пожилой му жчина плакал, и его боль застави-ла расплакаться и меня. Я заметил, что я плакал все громче и уже не владел собой. Я знал эти образы по посещениям церкви и медитациям: замученные, изнасилованные женщины, растерзанные дети, посаженные на кол мужчины и так далее. Но почему я сейчас вижу их здесь? Выйти я тоже не мог. Мои ноги меня больше не держали. Вся комната погрузилась в мои рыдания. Что-то потянуло меня на пол. Тут ко мне пробился громкий голос терапевта. Я только почувствовал, как он положил мои руки на чьи-то ноги. Едва я их обнял, как в моем сознании снова вспыхнули все эти знакомые образы за мученных, изнасилованных женщин, убитых мужчин и детей. Я был жестоким фараоном, греческим княжеским сыном, жестоким мужчиной... Я знал эти образы. Я уже часто их видел. Отчасти в исторических местах - однажды я был в Греции в маленькой церквушке, где были изображены сцены пыток. Я знал эти события. Я был при этом - тогда.
Через какое-то время поток образов стал иссякать, и у меня появилось ощущение, что я опустел. Мужчина, ноги которот я обхватил, зашатался и опустился на пол. Терапевт помог мне встать и поддержал меня. Я слышал, как бьется его сердце. Впервые в жизни я сознательно слушал биение сердца.
Когда я приехал домой, я испытывал несказанное облегченно. Так многое вдруг стало ясно. Мое основное чувство, которое я никогда не решался почувствовать, но которое долгие годы моей жизни было для меня определяющим: я убийца, насильник ... исчезло или было осознано. После участия в группе, то есть уже четыре года, зтих образов у меня больше не возникало, за исключением одного раза. А раньше они были постоянными спутниками моей жизни.
После этого переживания базовое недоверие к жизни исчезло, и с тех пор я чувствую себя намного увереннее в моей профессии консультанта по вопросам предпринимательства, и моим клиентам теперь легче мне доверять.
Большое спасибо и всего доброго,
Рњ.
Главное в расстановочной работе - не расстановка. Некоторые пациенты идут на расстановку, чтобы что-то осталось позади, но на самом деле потом это оказывается перед ними, поскольку, как и многие другие психотерапевтические подходы, работа с системными расстановками тоже помогает встретиться с исключенными и диссоциированными аспектами души и интегрировать их.
Пусть в этом примере так и остается неясным, кто в семье пациента агрессор и кто его жертвы. Примечательно совпадение образов насилия, которые видел пациент, с предполагаемой судьбой сестры другой) участника группы.
Как терапевт, я последовал за болью и импульсами к движению пациента. Он сам с громким криком упал на колени. Поскольку его поза соответствовала земному поклону, я поставил перед ним заместителя и положил руки пациента на его ступни. Так он. повинуясь собственному порыву, совершил освободительный поклон. В этой позе он оставался до тех пор, пока снова не успокоился.