Так и случилось.
Когда мой тогдашний бойфренд попытался заставить меня «посмотреть правде в глаза», прочитав какую-то статью в интернете, где, предположительно, содержалась утечка информации из полицейского отчета, я резко одернула его и впервые в жизни была близка к тому, чтобы ударить человека. Слухи об этой стычке быстро распространились среди наших друзей, подкрепляя усиливающиеся подозрения в том, что склонность к жестокости и убийству – это у нас семейное.
Когда Джейсон признал себя виновным, чудовищная реальность сокрушила мой мир. В тот день я застыла в зале суда, наблюдая за прощальным взглядом Джейсона, обращенным на нашу рыдающую мать, прежде чем его вывели за дверь, куда мне уже хода не было. Тогда я отвернулась, чтобы брат не видел моих слез – сдерживать их я больше не могла. В то время как почти все вокруг радовались факту, что свершилось правосудие и убийца наказан, на моих глазах уводили человека, которого я любила больше жизни, в наручниках после признания в немыслимом преступлении, пусть даже пришлось согласиться с тем, что он виновен.
И не важно, что мои тогдашние друзья могли попытаться утешить меня, если бы я позволила. Я им этого не позволила. Я отмахивалась от настороженных и печальных взглядов, не делая между ними различия, пока и вовсе не перестала их замечать.
Но Хит не такой, как все, и я вижу эту разницу. Я для него не просто житейская история; я для него – ночной кошмар, глубоко личный, от которого никому из нас не скрыться, просто перейдя на другую сторону улицы. Он не сочувствует мне, и он меня не боится. Мне нечем защититься от того, что я вижу в его лице. Он бьет наотмашь, даже не прилагая к этому никаких усилий.
Он вскидывает руку и, стоя вполоборота, снова поворачивается ко мне. Его волевой подбородок напряжен.
– С чего ты взяла, что мне от тебя что-нибудь нужно? Ты не подумала, что лучше я буду ходить пешком до конца жизни, чем ездить на автомобиле, отремонтированном за твой счет?
Боль разливается во мне, но я хлопаю ресницами, прогоняя подступающие жгучие слезы. Я не стану снова плакать перед ним. Это осталось в прошлом, когда я надеялась, что он способен на то, чего, по-видимому, не дано никому в нашем городе: смотреть на меня и не видеть моего брата.
– Я всего лишь хотела помочь.
– Ты, – выдавливает он из себя, почти не разжимая губ, – не смеешь меня жалеть. И, черт возьми, не смеешь использовать меня, чтобы облегчить себе жизнь. – Он швыряет деньги мне под ноги и поворачивается, чтобы уйти.
Я и сама уже готова броситься к припаркованной неподалеку Дафне, но совершаю ошибку, провожая взглядом Хита. Я вижу пикап и тут же вспоминаю его брата, думая о том, что моя боль – ничто в сравнении с тем, что испытывает Хит.
– Ты не можешь облегчить мне жизнь, – кричу я ему вслед, и мой голос звучит гораздо тверже, чем я ожидала. Он уверенный и сильный, чего нельзя сказать обо мне.
Хит резко останавливается и оборачивается, но не делает ни шага в мою сторону.
Я ни в чем не виню Хита или его семью. Они вправе презирать все, что связано с моим братом, включая меня. Я навещаю брата в тюрьме, где вездесущие охранники тут как тут, стоит мне только попытаться хотя бы взять его за руку. Но единственное место для свиданий Хита с его братом – кладбище, где он может прикоснуться к Кэлвину только через надгробие.
Какое тут может быть сравнение?
– «Лучше» мне не будет. – Я стараюсь не дышать слишком глубоко, чтобы не выдать внутренней дрожи. – Я бы никогда не использовала тебя, даже если бы облегчение было возможно.
Хит меняется в лице, из него словно выкачали воздух. В этот миг он так похож на своего брата, что у меня перехватывает дыхание. Кажется, будто в груди застряла птица и отчаянно бьется, пытаясь вырваться на волю.
– Вчера ты видел, как я смеялась. Я только-только научилась водить «механику», и это был первый раз, когда я не заглохла. Ты застал всего лишь момент, и я не хочу, чтобы ты думал, будто мне все равно и что в моей жизни все замечательно. Это далеко не так. – Птица в груди совсем обезумела. Если бы я опустила взгляд, то наверняка бы увидела, как сотрясаются ребра от ударов ее тельца. – Я все время думаю о своем брате, о твоем брате и знаю, что боль никогда не пройдет.