– Я напомнила ему историю о том, как получила водительские права, а Джейсон не пустил меня за руль его машины, и тогда Кэл дал мне ключи от своего пикапа. Джейсон всегда так берег свою…
Отец стучит кулаком по столу, отчего чуть не опрокидывается стакан Лоры с холодным чаем. Удар такой внезапный, что у меня клацают зубы, но я не испугана. Сердце колотится. Таких сильных эмоций я не видела у отца с той самой ночи, когда арестовали Джейсона. Мне не нужен его гнев, но это лучше безразличия, которым он ограждает себя на протяжении последнего года. Я приму любые чувства, только не безучастность. Я жду, когда он поднимет голову и снова встретится со мной взглядом, прикрикнет или заорет, если вообще произнесет хоть слово, но ничего такого не происходит. Вместо этого он резко вскакивает из-за стола и исчезает в своей мастерской в подвале. Следуя за ним взглядом, я вижу, как Лора склоняется над тарелкой и слеза падает на нетронутые спагетти. Мое сердце сжимается, и я тянусь к ней рукой, но меня опережает мама.
– Иди наверх, Лора. Я принесу тебе ужин позже.
Лора срывается с места, как только мама умолкает. Потом мама убирает со стола тарелку Лоры вместе со своей. Мамины руки слегка дрожат, но голос тверд, когда она обращается ко мне.
– Бруклин Грейс.
Знакомое удушающее чувство возвращается. Я ведь просто хотела, чтобы мы поговорили, смогли произнести имя Джейсона, не заходясь в ярости или слезах, не видя, как мама с трудом сдерживается, хлопая ресницами.
– Больше так не делай, поняла?
– Да, мэм, – отвечаю я тихо, почти шепотом, потому что это звучит как ложь.
Тарелки трясутся так сильно, что она вынуждена поставить их на край стола.
– Обещай мне, что больше никогда не будешь упоминать этого парня или его семью.
Не знаю, кого из парней она имеет в виду – Хита или Кэлвина, – да это и не важно. Оба они так или иначе связаны с тем, где находится Джейсон и почему. Как объяснить себе или сказать ей, что, если я не закатываю истерики и не плачу, это не значит, что я не страдаю? Как донести до нее, что мне нужно, чтобы мы говорили о Джейсоне, а не отделывались молчанием? Я оставляю попытки найти подходящие слова, потому что мама слишком привязана к отцу, Лоре и Джейсону и потому что я боюсь, что она сломается, если я попытаюсь оттащить ее в другую сторону. К тому же я не хочу заставлять никого из них страдать больше, чем они уже страдают.
– Обещаю, – говорю я и помогаю ей убрать со стола. Мы больше не говорим ни о Джейсоне, ни о Хите. Или Кэлвине… парне, в убийстве которого год назад признался мой брат.
Глава 4
Утром никто и не вспоминает о том, что я сказала накануне вечером. Как будто ничего и не было.
Мама носится по дому с телефоном, зажатым между ухом и плечом, объясняется с клиентами, живущими на другом конце страны, которых волнует только то, как быстро будет собрана их мебель. Ее кожа блестит от пота, и это означает, что с утра она уже успела пробежать бог знает сколько миль, а на часах всего лишь около восьми. Отец работает в подвале, и жужжание его станка – единственный звук, который я услышу от него до ужина. И не важно, что я скучаю по нему почти так же сильно, как по Джейсону; отца я вижу чаще, даже если это лишь малая толика того времени, которое мы раньше проводили вместе.
Мама, может, и бегунья, но отец сопровождал меня на тренировки с самого начала. Это он пять раз в неделю мотался со мной в Одессу, тратя по три часа на дорогу туда и обратно, чтобы я могла заниматься у лучшего тренера. Он никогда не жаловался, даже если я порой ворчала. У нас сложилась своеобразная рутина: мы заезжали на одну и ту же заправку, покупали большую упаковку M&M’s с арахисовой пастой на двоих и слушали один и тот же альбом Blackfoot[6], смеясь под взглядами проезжающих мимо водителей, когда исполняли соло на воображаемых гитарах во время «Дорожной песни».
Когда-то фигурное катание было моей жизнью, но сейчас, если бы пришлось выбрать одну вещь из прошлого, я бы предпочла провести три часа в машине с ненадежным кондиционером, подбрасывая в воздух драже M&M’s, чтобы папа их ловил, нежели состязаться за еще одну медаль.