А я, казалось, не замечала всего, что меня окружает.
Нам обоим так много хотелось сказать, но слова могли только испортить или разрушить этот момент, и ни один из нас не хотел рисковать.
Каждое его медленное движение было наполнено нерешительностью, он улавливал мою реакцию и наслаждался тем, что это заставляло его чувствовать. Кончики его пальцев прошлись по бокам моих рук, и, если бы это было единственное прикосновение, которое я получила от него, этого было бы более чем достаточно.
Олли опустил голову и коснулся своими губами моих, затем отстранился, чтобы посмотреть на меня.
В его зеленых глазах читался конфликт, безнадежный и в тоже время полный надежды. Так мог выглядеть только он. Секунды текли в такт биению сердца, которое цеплялось за движение другого.
И я стояла, скованная собственным конфликтом, боясь каждого проклятого решения, но он изгонял каждое сомнение едва уловимым прикосновением. Его близость исцеляла и разрывала меня с каждой предвкушаемой секундой.
Руки Олли пробежались по моим мокрым волосам, его дыхание сбилось. Я впервые подняла голову под водой, чтобы увидеть выражение его лица. Вода стекала по его ресницам и губам, а мышцы вдоль линии подбородка напряглись. Словно для него все это было невыносимо, и он прижался своим лбом к моему, закрыл глаза, а пальцами сжал мой затылок.
Он притянул меня к себе, когда его губы коснулись моих, зависая, отстраняясь, приближаясь, и мои руки задрожали от того, что я так долго сдерживалась. Дыхание превратилось в песню, наш лучший плейлист в такие священные моменты, как этот. Но даже молчание рассказывало истории, о желаниях, потребностях, и мы всегда понимали одну и ту же мелодию.
Очертания его губ прижались к моим, и протяжный вздох облегчения вырвался у него через нос. Я схватилась за его талию, чтобы не упасть, когда он выдохнул единственное слово, от которого время остановилось.
— Мия, — сказал он, его голос дрожал от волнения. Олли откинулся на плитку, увлекая меня за собой. Мы целовались так, словно это был наш первый и последний раз, счастливые, пойманные в ловушку неизбежных уз, связанные губами, сердцами и душами.
Вода стала холодной, но мы были в огне, понимая, что этот момент будет гореть в нас до тех пор, пока мы снова не сможем быть вместе.
Его язык переплетался с моим в медленном, успокаивающем ритме, затрагивая каждый нерв, каждое прикосновение исцеляло боль внутри. Я слизывала воду с его губ, прежде чем вернуться к нашему танцу «брать и давать». От его вкуса у меня закружилась голова, и я опьянела от него.
Я провела руками по его поясу, потянув его вниз, когда он отстранился и покачал головой. Он открыл рот, как будто собирался что-то сказать, но также быстро закрыл его. Олли слизнул воду с губ и поцеловал меня в последний раз, после чего отодвинул меня и вышел из кабинки.
Я стояла неподвижно, чувствуя себя опустошенной и отвергнутой.
Время шло, и я не знаю сколько я так простояла. Я вышла из душа и двигалась на автопилоте. Я вытерлась, оделась, посмотрела на себя в зеркало. Пока я чистила зубы, вокруг меня толпилась куча людей, но я была неспособна разобраться ни в собственных мыслях, ни в словах других. До тех пор, пока по внутренней связи не раздался голос декана Линча: «Все изолированы до дальнейшего уведомления. Повторяю, это Дин Линч, все изолированы до дальнейшего уведомления. Немедленно возвращайтесь в свои комнаты для проверки и пересчета».
— Так, хорошо, выключайте душ, вы знаете правила, — крикнул охранник после единственного хлопка в ладоши, прежде чем выпроводить людей за дверь.
Пока я шла к своей двери, в коридоре гудели вопросы и различные теории.
Было почти три часа ночи, когда Итан разбудил меня. На этот раз он уже лежал позади меня на кровати, обхватив руками мою талию. Я поняла, что это был он, по тому, как его щетина задела мое плечо, а теплое дыхание коснулось моей шеи. Ваше тело склонно запоминать присутствие другого человека, прежде чем вы увидите его своими глазами.
Это шестое чувство подсказывало, когда стоит испугаться и начать действовать, а когда ты в безопасности в объятиях другого. Оно есть у каждого. Но лишь немногие прислушиваются к нему.
Мое шестое чувство подсказывало, что Итан всегда был частью моей жизни, так или иначе. Я просто не знала, какую роль он должен был играть. Несмотря на это, мой рот все равно открывался и произносил: «Олли», наполненный отвергнутой надеждой.
И, как всегда, Итан поправил меня со вздохом:
— Итан. Это всегда Итан.
— Что случилось сегодня вечером? — спросила я, не оборачиваясь.
Итан вздохнул и впился пальцами в мою талию.
Я не чувствовала вины за наши отношения, если уж на то пошло, я была благодарна за них. Никто не знал всей глубины, и так было лучше. Рядом с Итаном мне никогда не приходилось определять, что у нас было, или укладывать это в какие-то рамки. Он был другом. Он был моим героем. Он был всем, когда Олли не стало. И он всегда приходил, когда я нуждалась в нем. Он был моим единственным якорем, когда все остальное превращалось в хаос.
Но самое печальное, что если бы мне пришлось выбрать, то это всегда был бы Олли. Итан тоже это понимал, но все равно держался, оттягивая время, которое у нас было, пока Олли не вернется, позволяя мне использовать его так, как мне было нужно. Возможно, Итан тоже использовал меня.
Мы убивали одиночество друг друга.
— Во втором крыле произошло самоубийство, — сухо сказал Итан. — Линч хотел убедиться, что у нас есть обновленные данные по количеству людей, и освободить территорию для работы полиции.
Я повернулась к нему лицом, и он убрал мои упрямые волосы с лица.
— Ты видел?
Итан кивнул.
— Я не хочу больше говорить об этом, хорошо?
Настала моя очередь кивнуть, и Итан отвел глаза и уставился в потолок, его мозг работал в усиленном режиме.
Итан видел достаточно смертей. Он должен быть равнодушен ко всему этому, но, казалось, будто это разрывало его на части каждый раз. Итан снова повернулся ко мне лицом, губы сжаты, а его мир потрясен.
— Мне нужна эта ночь, — прошептал он.
Я никогда не видела его таким, и мне стало интересно, был ли он близок с человеком, покончившим с собой.
— Что тебе нужно?
— Ничего, Джетт. Мне просто нужна ты.
— Хорошо.
Мы лежали в тишине, он уткнулся лицом в изгиб моей шеи, каждая частичка его тела была на грани разрушения, но не сдавалась. Я должна была сказать ему, что лучше просто отпустить - выплакаться, потому что сердце способно прощать очень долго время.
Хотя, мы говорили об Итане.
У Итана была каменная душа и сердце мрачного жнеца.
Его пальцы переплелись с моими, когда он прижал меня спиной к своей груди, сжимая крепче.
Доктор Конвей пришла на второе занятие. Тайлер сидела рядом со мной, насупившись, пока по небольшой аудитории разносился шепот.
— Сегодня мы начнем занятие с небольшого вступления, — объявила мисс Чандлер, кивнув доктору Конвей. — Вы все знакомы с доктором Конвей, сегодня она расскажет о травле, помощи и профилактике самоубийств.
Тайлер повернулась ко мне лицом и прошептала:
— Каждый раз, когда кто-то совершает самоубийство, они раздувают из мухи слона, как будто это какая-то заразная болезнь.
Я покачала головой и посмотрела ей в глаза.
Доктор Конвей прочистила горло, и мы с Тайлер резко повернули головы.
— Обычно его совершают люди, от которых ты этого никогда не ждешь, Тайлер. К этому не стоит относиться легкомысленно, — заявила доктор Конвей, прежде чем переключить свое внимание на остальных студентов. Светлые волосы Тайлер рассыпались по плечам, когда ее взгляд упал на поверхность стола.
Доктор Конвей продолжила рассказывать о том, что произошло прошлой ночью. Не в деталях, конечно, но о том, что Хейден был уверенным в себе молодым человеком, у которого было много друзей. Над ним никогда не издевались, но он травил других. Внутренняя борьба была невидимой, и иногда самым простым способом нейтрализовать молчаливую боль было попытаться выплеснуть ее на кого-то другого. Вы бы никогда не узнали, что он планировал сделать, а это как раз тот тип людей, которые представляют наибольшую опасность для самих себя, потому что не взывают о помощи. — Она все равно перечислила признаки, на которые следует обратить внимание, и как сообщать о подозрительном поведении. — А еще были такие люди как Ливи.