Мой член не хотел даже мою руку.
Я стоял под теплым душем, оперившись одной рукой на кафель.
Вокруг меня стоял рой голосов, все кабинки были заняты.
Мое тело было напряжено, мне нужно было избавиться от возбуждения, накопившегося с прошлой недели. Мой ноющий член торчал передо мной, тяжелый и злой, пока каждая капля крови приливала к его поверхности. Схватив его другой рукой, он дернулся, словно испытывал замешательство от напоминания того, каково это быть в мягкой тесноте Мии. Я провел по всей длине, прикусив нижнюю губу, чтобы побороть рвущееся наружу шипение. Зажмурив глаза, я эгоистично вспоминал, как чувствуется Мия, ее теплые стенки вокруг меня, дрожащие, пульсирующие. Из меня вырвался тихий стон, пока я трахал свою руку, притворяясь, что нахожусь внутри нее.
Но это было бесполезно.
— Блядь, Мия, — выдохнул я, отпуская член и хлопая ладонями по плитке.
Несмотря на пустоту, каждая частичка меня по-прежнему принадлежала ей. Мой разум знал это. Мое сердце знало это. Моя душа знала это. Даже мой гребаный член знал это. Сколько времени должно пройти, чтобы все части меня пришли к взаимному пониманию того, что вечности не существует?
— Время вышло, Мастерс, — крикнул офицер Скотт, и мое тело напряглось.
Выключив воду, я быстро вытерся, натянул боксеры и выскользнул из кабинки. Скотт нетерпеливо стоял у двери, пока студенты заканчивали свои процедуры. Мне никогда не приходилось сравнивать себя с другими, но это никак не укладывалось у меня в голове.
Он нравился Мии, возможно, он даже влюблен в нее, и я мог бы научиться мириться с этим. Если бы он был тем, кто помешал ей снова щелкнуть своим чертовым выключателем, я бы похлопал этого парня по спине еще до того, как закончится мое время в Долоре.
Но в парне, следившим за мной у стены, было много фасадов. У меня не было сомнений, что Скотт оказался здесь не случайно. Он что-то скрывал.
Я открыл кран, чтобы почистить зубы, когда увидел отражение в зеркале.
Только там был не я.
А Мия.
Она вышла из своей кабинки и стояла там, обернув полотенце вокруг своей крошечной фигурки. Наши взгляды встретились, и я уперся руками на стойку, чтобы удержаться от власти, которую она все еще имела надо мной. Ее глаза цвета кофе уверенно смотрели на меня, их не беспокоило расстояние между нами. Ее идеальные губы приоткрылись, желая что-то сказать. «Просто скажи это, любимая». Если бы мне пришлось обхватить пальцами ее челюсть и самому вытянуть это …
— Шевелитесь, — рявкнул Скотт.
Мия захлопнула рот и уронила полотенце. Она стояла полностью голая. Моим первым порывом было подхватить ее на руки и убрать подальше от голодных глаз. Но затем мой взгляд упал на отметины. Ее безупречная кожа была изранена, и у меня похолодело в душе. Пожелтевшие фиолетовые пятна покрывали ее бедра и ляжки, и я крепче вцепился в край раковины, пока мои глаза продолжали свой путь к ее лицу.
— Кто это сделал? — спросил я, но от ее вида каждое слово причиняло боль.
— Ты.
«Что?! Нет. Я бы никогда не причинил тебе боль».
Я тряхнул головой, пытаясь прогнать этот бред, и посмотрел на Скотта, наблюдавшего за Мией. Этот кусок дерьма имел наглость пялиться на нее, пока я был в том же гребанном помещении.
Я схватил ее полотенце, обернул им ее и притянул к себе. Она не сопротивлялась. Скотт сделал шаг ко мне, но я поднял ладонь вверх, останавливая его.
Мия дрожала в моих руках, и я не мог понять, было ли это потому, что ей было холодно или она боялась меня. Я опустил голову ей на шею.
— Скажи мне, что я это был не я, — прошептал я. Все мое существо зависело от ее ответа.
— Это был не ты, — она тихо заплакала, уткнувшись мне в грудь. — Ты был не в себе.
Ее слова поглотили меня, уничтожили до самого основания. Абсолютное ничто. Боль в груди была такой сильной, что зрение затуманилось, и я прижался к ней еще крепче, уткнувшись головой в шею. Она была единственной, кто имел значение. Она всегда была единственной, только она.
По телу пробежали волны яростного жжения, и я ущипнул себя за переносицу, чтобы сдержать их.
— Мне надоело просить прощения. Я все исправлю, — пообещал я, прежде чем сорваться. Я не мог произнести все, что хотел за то короткое время, что у нас было. — Я покажу тебе. Пожалуйста, дождись меня. Просто останься со мной, Мия.
— Даже когда ты уйдешь?
Я положил руки ей на лицо и отстранился, чтобы я мог видеть ее, потому что мои глаза наполнились слезами. Блядь, я был на грани срыва. Она все еще верила — верила в нас двоих. Каким-то образом она поняла меня. Мои губы коснулись ее лба, я вдохнул ее аромат и похоронил его в своей памяти.
— Особенно когда я уйду.
Отпустив ее, я надел штаны, схватил свои вещи и пошел прочь, подальше от нее. Я не мог уйти оттуда достаточно быстро. Эмоции раздирали меня, как дикий зверь, разрывая на части сердце и душу. И это было чертовски больно. Я остановился перед Скоттом и сжал кулак, чтобы не пробить ему череп.
— Никогда больше не смотри на нее так, мать твою, — предупредила его моя уязвленная гордость.
Глава тринадцатая
“Моя первая ошибка была в том, что я принес
цветы на выставку оружия.”
— Оливер Мастерс
Мия
— Не могу поверить, что уже начало октября, — сказала доктор Конвей с улыбкой на лице. — Не за горами Хэллоуин, мой любимый праздник. Мы с Марком каждый год сидим в конце нашей подъездной дорожки и раздаем конфеты. Видя маленьких детей ... — она продолжала болтать, пока мои мысли возвращались в душевую, когда в Олли что-то изменилось.
Олли боролся. Я слышала это в его голосе. Я видела это в его глазах. Чувствовала, как это исходило от него, в том, как он прижимался ко мне. Один взгляд на меня, и он вырвался из своей тьмы, готовый увести меня прочь и вытащить из этого кошмара. Мое сердце подпрыгнуло при мысли о том, что он вернется ко мне. За нашу любовь нужно было бороться, и Олли по-прежнему боролся всеми силами.
Несколько дней назад Олли обменялся с Итаном несколькими словами, прежде чем покинул душевую. Слова, которые я не смогла услышать на расстоянии. Но что бы ни сказал Олли, поведение Итана изменилось, когда он появился в моей комнате в общежитии позже той ночью.
Итан разделся до трусов и улегся рядом со мной. В ту ночь мне не снились кошмары, но он все равно появился в моей кровати без всяких объяснений.
Олли добрался до него.
Точно так же, как Олли всегда добирался и до меня.
Мы уснули, а когда я проснулась несколько часов спустя, рука Итана спустилась к внутренней стороне моих бедер, мягко сжимая их и бормоча что-то во сне. Его твердая эрекция упиралась в пространство между моих ног. У меня были все причины разбудить его и отстраниться, начиная с самой важной - Олли, но я не смогла.
Я хотела быть нужной и желанной для Итана как-то нездоровым образом, который никогда не имел для меня особого смысла. Поэтому я снова уснула, позволив его рукам блуждать по телу, пока он повторял мне на ухо слова, которые я не могла разобрать.
После этого каждая ночь проходила по одному и тому же сценарию: мы с Итаном молчим, пока его руки забирали желаемое. Я засыпала в его тепле, притворяясь, что это Олли. Притворяться всегда было легче, и Итан продолжал прикасаться ко мне во сне, словно ему нужно было что-то доказать.
— Каждый год мы одеваемся как Мортиша и Гомес из «Семейки Аддамс». Новое поколение не понимает, но это вызывает дикий восторг у родителей, — бессвязно продолжала доктор Конвей, когда мое внимание вернулось к скучному разговору.
— Мило, — я изобразила заинтересованный голос, притворяясь, что слушаю.
Доктор Конвей бросила на меня всезнающий взгляд и убрала блокнот со стола. Скрестив ноги, она вернулась к образу доктора.