— Вы предпочитаете Оливер или Олли? — спросила доктор Конвей, проходя за мной и закрывая дверь.
— Без разницы, — я откинулся на кожаную спинку и вытянул ноги.
Доктор Конвей села в свое офисное кресло и повернулась ко мне лицом.
— Тогда Оливер. У меня пунктик с прозвищами, они мне никогда не нравились.
— Вполне справедливо.
— Похоже, доктор Бутала направил Вас ко мне. Как обстоят дела с лекарствами?
— Честно говоря, мне нужно с них слезть. Они работают не так, как должны, или, во всяком случае, не так, как раньше. Эта пустота внутри, как будто мне чего-то постоянно не хватает. Я чувствую себя неполноценным. Они превращают меня в пустоголового онаниста, а я не хочу себя так чувствовать. Понимаете, о чем я говорю? — как только я увидел, что сделал с Мией, я понял, что все это не стоит того. Когда я сказал Бутале, чтобы он заставил меня чувствовать все или ничего, я был не в том настроении. Я хотел чувствовать все. Мия заслуживала всего.
Каким-то образом, даже на таблетках, Мия все равно пробивала себе дорогу, доводя меня до полного безумия. Наша любовь пробивала себе дорогу. Никакое количество таблеток больше не могли заставить меня сдаться. Мне нужно было полностью отказаться от них.
— Здесь сказано, что Вы становитесь вспыльчивым без лекарств, — заметила доктор Конвей.
Наклонившись, я уперся локтями в колени.
— Но я и без них могу быть добрым, милым и искренним. Разве это ничего не значит?
— Вам осталось недолго, Оливер. Шесть месяцев, и Вы покинете это место. Вы станете свободным человеком.
— У меня нет шести месяцев.
За два месяца я причинил Мии столько боли, что она имеет полное право игнорировать меня всю оставшуюся жизнь. Ждать еще шесть месяцев было безумием.
— О чем Вы говорите?
Неужели я все это время разговаривал с гребаным котенком на стене?
— Я не могу ее потерять.
— Кого, Оливер?
— Мию.
— Какое отношение к этому имеет Мия?
— Она - все.
В маленькой комнате воцарилась тишина, когда карие глаза доктора Конвей устремились в мои.
— Я хочу кое-что попробовать.
— Все, что угодно.
— Сначала мне нужно, чтобы Вы расслабились. Устраивайтесь поудобнее и закройте глаза, — я снова откинулся на спинку и нерешительно закрыл глаза. Послышался шелест бумаг, а из вентиляционного отверстия на меня дул легкий ветерок. — Мы попробуем медитацию. Вам не нужно ничего говорить. Просто прислушайтесь к моему голосу.
Доктор Конвей продолжала говорить мягким голосом, в то время как я изо всех сил старался абстрагироваться от этого места и забыться.
Единственным видением, которое пришло мне в голову, была Мия.
Большие карие глаза. Волосы цвета дуба, в которых переплетались светлые и темные оттенки. Ее прикосновения, такие нежные, но способные проникнуть в мою душу. Я погружался все глубже и глубже.
— Почему ты улыбаешься, любимая? — Было около шести утра. Солнце еще не взошло, но свет, который она излучала, согревал мою душу. В этот самый момент на ее губах определенно играла улыбка, и она касалась каждого дюйма меня, будила меня, наполняла меня - мой персональный рай.
— Как ты узнал, что я улыбаюсь? — спрашивает она веселым голосом.
— Я чувствую это, — она поворачивается ко мне лицом, пока я лежу на боку. Затем проводит пальцем по моим ресницам, как и каждое утро, чтобы заставить меня открыть глаза.
— Потому что я счастлива, — наконец отвечает она. Настала моя очередь улыбнуться, хотя с ней всегда было трудно удержаться. — Открой глаза, Олли.
— Нет, — это был единственный раз, когда я отказал ей. Она знает, что я отдал бы ей все, но открыть глаза? Мы еще не готовы к этому.
— Почему нет?
— Если я открою глаза, это будет означать, что ты должна уйти, а я не готов к тому. Когда мои глаза закрыты, я могу представить, что сейчас воскресное утро и нам никуда не нужно, — широкая улыбка растягивает мои губы, когда в голову приходит идея. Я должен показать ей. Она должна увидеть этот мир, который я создал для нас и который однажды подарю ей. — Давай, закрой глаза.
— Зачем?
— Просто закрой их ... — настаиваю я, проводя пальцами по ее боку и поглаживая обнаженную спину. — Они закрыты?
Ее хихиканье наполняет комнату, и этот звук - музыка для моих ушей.
— Да, Олли. Мои глаза закрыты.
— Сегодня воскресное утро, и я уже приготовил тебе кофе, прежде чем снова забраться к тебе в постель. Чувствуешь запах?
— Ммм ...
— Весь день принадлежит нам, никакой работы, никаких обязательств ... только ты и я. Солнце встает, Мия. Ты чувствуешь тепло, проникающее через наше эркерное окно, и как темнота за твоими веками медленно рассеивается? Ты чувствуешь это? Солнце?
— Да, Олли. Я чувствую.
— Мы можем допить кофе на берегу и закончить любоваться восходом солнца, или мы можем лежать в этой постели весь день. У меня на книжной полке есть несколько книг, которые я тебе еще не читал. Или мы можем надеть кроссовки и прогуляться по набережной, взявшись за руки, потому что именно это мы делаем летним воскресным утром, — я провожу пальцами по ее щеке. — Чем бы ты хотела заняться сегодня?
— Ммм... всем этим...
Воспоминания обо мне и Мии исчезли, и вместо них возникли непрошеные, из места, куда я никогда не хотел возвращаться.
— Что я говорил тебе, брат? — спрашивает Оскар. — Или мне нужно освежить твою память?
Мои руки дергают за веревку, туго стянутую вокруг моих запястий за спинкой стула. Если бы я был старше и сильнее, я бы смог вырваться из этих пут и спасти ее. Я бы смог что-нибудь сделать, что угодно. Но мне всего двенадцать, я тощий и жалкий. Оскар напоминает мне об этом каждый чертов день.
Жасмин лежит обнаженная поперек кровати, совершенно уязвимая, но в то же время доступная. Ее не нужно связывать веревкой или заклеивать рот скотчем, угроз Оскара достаточно, чтобы заставить ее подчиняться. В глазах Жасмин она его девочка. Но для Оскара, она просто жертва. Она никогда не предвидела такой судьбы, но я знал. Сохранять дистанцию стало трудно, когда все, чего я хотел, это спасти ее.
Но она опередила меня.
Прошлой ночью она выскользнула из комнаты Оскара и вошла в мою, умоляя меня помочь ей сбежать.
Я пытался Жасмин, правда пытался.
Оскар нашел ее стоящей на коленях рядом с моим матрасом на полу. Эта сцена передо мной - мое наказание.
— То, где мой член побывал первым - мое, — добавляет он, поднимая Жасмин из ее позы морской звезды и ставя на четвереньки, как мешок с картошкой. Длинные черные волосы Жасмин соскальзывают с ее спины и закрывают лицо, а сильный шлепок по ее заднице заставляет меня отвести взгляд.
— Нет, Оливер, смотри, — требует Оскар.
Я качаю головой.
Звук удара заставляет меня зажмуриться, но Оскар снова орет:
— Оливер!
Неохотно я поворачиваю голову обратно, чтобы посмотреть ему в лицо. Я многого не знаю, но уверен, что, если бы я этого не сделал, он нашел бы другой способ заставить меня. С зачесанными назад черными волосами, дьявол в его глазах проклинает меня, находясь рядом с Жасмин, которая все еще стоит на четвереньках. Ее задница прямо передо мной, а голова отвернута к стене. С Жасмин нельзя так обращаться, она, блядь, не сраная вещь.
Обеими руками он раздвигает ее.
— Ты засунул сюда свой мелкий член? — он смеется, но в ответ я только дергаюсь на стуле. Волны эмоций проносятся сквозь меня, и я сжимаю кулаки, не в силах справиться с этим нахлынувшим безумием.
Ярость.
Я пытаюсь закричать сквозь клейкую ленту, но ничего не выходит.
— Конечно, нет. Ты бы не знал, что делать с киской, даже если бы она села тебе на лицо, — он снова смеется, и моя кровь закипает. — Видишь ли, Оливер. Если они мокрые, значит, они хотят этого. Тебе даже не нужно просить, — Оскар хватает ее за киску, а затем его пальцы исчезают внутри нее. — Она промокла насквозь.