Но я опустила бедра, и его член проскользнул мимо, отчего Итан нахмурился, но не остановился.
— Впусти меня.
Я покачала головой, почувствовав жжение в глазах, легкие сжались, и я попыталась выровнять дыхание. Я резко поджала ноги и вытерла руками лицо, борясь со слезами, грозившими вот-вот пролиться.
Но это было бесполезно.
Мое растерянное тело затряслось, когда горячие слезы хлынули из глаз.
— Мне жаль, — всхлипывала я. — Я люблю его.
— Да, блядь, я уже понял, — Итан наклонился и поднял свои боксеры, просовывая ноги обратно. — О чем, мать твою, я думал?! — он рассмеялся, но в каждом последующем вздохе сквозила боль.
— Ты не понимаешь.
— Ты права. Не понимаю. Ладно, все круто, проехали. Со мной все будет в порядке ... Но вот с тобой? — он покачал головой, прежде чем натянуть рубашку через голову. — Оливер Мастерс погубит тебя. Это у него в крови. Я читал его сраное досье. Он разрушает все, к чему прикасается. А ты, Джетт ... ты будешь просто еще одним именем в этом списке.
— Ты не понимаешь, о чем говоришь, — процедила я сквозь зубы.
Он схватил штаны со стула и, пожав плечами, усмехнулся.
— Да, ну ладно. Значит я чертов лжец, — он стоял надо мной полностью одетый, пока я лежала на матрасе совершенно голая и дрожала всем телом. Его глаза блуждали по мне. — Скажи мне вот что? Когда он в последний раз он заставлял тебя чувствовать подобное? Когда он в последний раз прикасался к тебе так, как я? Скажи мне, Мия. Помоги мне понять! Когда, блядь, он в последний раз доставлял тебе удовольствие, а не боль?
Я резко выпрямилась, пока обе ноги не коснулись пола. Мои руки уперлись в выпуклую грудь Итана, но он не сдвинулся с места.
— Убирайся!
— Осторожнее, Джетт, — Итан сделал шаг назад, — Ты отталкиваешь единственного человека, которому не наплевать на тебя.
— Я сказала, пошел нахуй отсюда!
Итан открыл дверь, и что-то на полу привлекло его внимание. Он наклонился и подобрал это, стоя ко мне спиной, пока я осматривала комнату в поисках какой-нибудь одежды. Когда он обернулся, я уже натягивала простую белую футболку, когда он швырнул в меня этот предмет.
Поймав его в воздухе, я разжала руку, и мое сердце упало, когда я смотрела на склеенную розу оригами. Мои глаза затуманились от слез, а подбородок задрожал. Проведя по ней кончиками пальцев, я заметила почерк Олли.
«На ней появились трещины, однако теперь сквозь них пробивается свет».
Глава пятнадцатая
“Назовите меня преступником,
убивающим ее душевную боль,
неуверенными движениями пальцев и
своими губами подобно ножу.”
— Оливер Мастерс
Олли
Прошлые выходные я провел с Зиком.
Прятался от всего мира.
Прятался от Мии.
Я взялся за проект Зика «починить Олли и Мию», склеив розу оригами обратно, но только после того, как у Зика из-за этого случился нервный срыв. В тот последний раз, когда я предпринял попытку, кусочки мозаики с легкостью встали на свои места. Возможно, все дело во времени или в правильном настрое. В любом случае, я больше не собирался сдаваться без боя.
Мы с Мией были тем, за что стоило бороться. Наша история увековечена звездами. Таковы особенности любви. Однажды прикоснувшись к тебе, она не покидает тебя. Она пронизывает каждый вдох. Она впитывается в вашу кожу. Она проникает глубоко в вашу душу и живет там вечно, и вы проводите всю свою жизнь, подпитывая это единственное божественное чувство, боясь, что в какой-то момент оно пройдет.
Но любовь никогда не покидает тебя. Она лишь прячется за каждой временной эмоцией, пока ты не заслужишь возможность снова оказаться в ее объятиях.
И, черт возьми, Мия этого заслуживала.
Доктора Конвей знала ответы. Каждый день в течение недели я появлялся в ее кабинете, даже в те дни, когда мне не было назначено. Мы медитировали. Практиковались в контроле. Она помогала мне проходить через самые травмирующие ситуации, и я научился смотреть правде в глаза и отпускать ее.
Сегодняшний день ничем не отличался.
— Вам нужно сделать перерыв, Оливер. Вы перенапрягаетесь, — сказала она, как только я переступил порог ее кабинета во время ланча.
Я опустился на диван и откинул голову назад.
— Нет, это работает. Я готов.
— Через несколько часов у Вас групповая терапия.
Открыв глаза, я увидел белый потолок и провел рукой по подрагивающему колену.
— Если мне придется прожить еще хоть секунду в этом аду, просто убейте меня сейчас.
— Не говорите так, — пробормотала Конвей.
Я поднял голову с дивана, чтобы посмотреть ей в лицо.
— О чем? Вы даже не представляете, с какой постоянной борьбой я сталкиваюсь каждый чертов день. Извечное: онемение, боль. Мне кажется, что я больше не узнаю себя. — Наклонившись, я уперся локтями в колени. — Даже под действием лекарств каждый шёпот превращается в оглушительный крик. Каждое обвинение -удар. Каждый взгляд - упрек. Каждая улыбка вызывает долбанную эрекцию, — выдавил я. — Стоит только девушке подышать в мою сторону, я чувствую свой каменный стояк, и простите меня за мои слова, но все, что делало меня счастливым, пропало. Все, что окружает меня сейчас, просто высасывает жизнь. Я устал быть то одним, то другим, чувствовать пустоту или задыхаться от переизбытка эмоций. В одну секунду я хочу поцеловать ее, а в следующую задушить. Понимаете, о чем я?
Ярость выплеснулась из меня, и доктор Конвей с готовностью встретила мой пристальный взгляд. Она поняла, что я имел в виду.
— Я проводила исследование, — начала она.
Я снова откинулся на спинку и вытянул ноги перед собой.
— Исследование? И как оно поможет мне?
— Расскажите мне, в какой момент вы чувствуете спокойствие? Без лекарств.
Я приподнял бровь, изучая черты ее лица. Её большие серьезные карие глаза не отрывались от меня.
— Я спокоен, когда я один … когда я пишу … когда она в безопасности и счастлива. Я спокоен, когда губы Зика растягиваются в глупой полуулыбке.
Я не смог удержаться от улыбки, думая об этом.
Доктор улыбнулась в ответ.
— А когда Вы злитесь? Что Вас выводит больше всего?
— То, что меня используют как пешку в игре. Они считают меня глупцом, как будто я ни о чем не догадываюсь, но я вижу это в их глазах. Слишком много людей в Долоре имеют грязные помыслы, он кишит ими. Над этим местом нависает темная туча, и я никак не могу от нее спрятаться. Это удушающе.
— Они? — спросила она.
— Что?
— Вы сказали они. О ком Вы говорите?
— Все! Все вокруг.
Конвей опустила голову и улыбнулась.
Я склонил голову набок.
— Что?
Она достала стикер и щелкнула ручкой.
— Я напишу Вам название книги, которую Вам следует взять в библиотеке. Надеюсь, она там есть. Если нет, дайте мне знать. Я закажу ее для Вас, — она протянула мне ярко-желтый листочек бумаги. — Важно, чтобы мы рассмотрели все возможные варианты.
Я просмотрел название: «Эмоциональная чувствительность и интенсивность».
— Вы думаете, мне поставили неправильный диагноз?
— Я никогда об этом не говорила. Есть наука, Оливер, а есть духовность. Я считаю, что важно изучить все варианты, — повторила она, подмигнув. — Посмотрите также что-нибудь про гиперэмпатию. Возможно, вы обнаружите некоторые сходства.
— А пока мне что делать?
Конвей выдохнула и скрестила ноги.
— А пока я хочу, чтобы Вы избегали любых возможных конфликтов с негативными людьми. Если это означает изоляцию, так тому и быть. По крайней мере до тех пор, пока Вы не научитесь распознавать свои эмоции и контролировать их. Не ставьте себя в ситуацию, которая выведет Вас из себя, держитесь подальше от всего, что может Вас спровоцировать. Негативное напряжение передается Вам гораздо глубже, чем многим другим.
Опустив подбородок, я улыбнулся. Наконец-то появился свет в конце этого длинного изогнутого туннеля.