Я села рядом с ним, и его зеленые глаза проследили за мной, заметив расстояние между нами и то, как мои руки упали по бокам. Его челюсть подрагивала в ожидании ответа, ему не нравилось это пространство.
— Это не имеет значения, — наконец сказала я, и правда заключалась в том, что это не имело значения. Мы оба совершали ошибки.
Олли уступил и махнул мне рукой.
— Иди сюда, — я медленно подползла, и как только оказалась в пределах досягаемости, его рука обхватила мой живот, и он притянул меня к себе, пока моя голова не коснулась его груди. Кончики его пальцев скользнули по моей руке, пока он смотрел в темнеющее небо. — Я не смог написать ни единой чертовой вещи с того дня, как меня упекли в тюрьму. Но сейчас слова плавают у меня внутри, вызывая головокружение.
— О чем тебе нужно написать?
Олли покачал головой и запустил пальцы в мои волосы, все еще глядя в небо, теперь совершенно довольный.
— О таких моментах, как этот.
— Скажи мне, Олли, что именно ты написал бы сейчас?
Он опустил подбородок, чтобы посмотреть на меня.
— Я бы написал о твоих губах, — его большой палец коснулся моей нижней губы, — и о том, что они были созданы с учетом моих пожеланий. Я бы написал о твоих карих глазах и о том, что они созданы для того, чтобы хранить мое отражение. И о твоих прикосновениях. … о том, что ты даже не подозреваешь, что одно лишь твое прикосновение ставит меня на колени. Но что действительно невероятно, так это то, что, когда мир затягивает меня на дно, ты удерживаешь мое сердце, и остальная часть меня может просто исчезнуть, и это не будет иметь значения. Оно будет биться. Ровно. Постоянно. С надеждой, — он снова поднял глаза к небесам, наблюдая, как деревья покачиваются в лучах октябрьского заката. — Что-то об этом. Но на бумаге это выглядело бы лучше, правда?
Я покачала головой.
— Я предпочитаю слушать тебя.
— Правда? — Он притянул меня к себе, пока наши тела не выровнялись, и мои предплечья не упали на землю по обе стороны от его головы. — Почему?
— У тебя красивый голос, и я не думаю, что ты до конца осознаешь, какое воздействие он оказывает. А может, я просто необъективна, и он влияет только на меня. — Олли улыбнулся, его глаза сияли, и мое сердце сжалось.
— Можно мне прикоснуться к тебе? — Его разум работал, как мяч в теннисе, никогда не задерживался на одном месте надолго. Его внутренний конфликт застал меня врасплох, когда он проявился в его осторожных прикосновениях к моим бокам. — Или тебе нужно время? — Я не сразу поняла, что он имел в виду то, что только что произошло в столовой с Мэдди.
— Нет, Олли. Когда дело касается тебя, я не хочу тратить время впустую.
Олли улыбнулся и запустил руки в мои волосы.
— Я видел твое лицо, любимая. Она все-таки залезла тебе голову. Ты имеешь полное право злиться, и тебе не нужно притворяться сильной рядом со мной. Хорошо? Ничего страшного, если тебе нужно время.
Уходя от темы, я придвинулась к нему и переплела наши пальцы, глядя на небо.
— Как думаешь, кто-нибудь заметит, если мы переночуем здесь?
— Скотт заметит, и мы не сможем вернуться внутрь, двери будут закрыты. Но вот что я тебе скажу, — он поднял наши соединенные руки и указал на небо, — в следующем году в это же время мы будем спать под этой же луной, но возможно, звезды будут расположены иначе.
— Какой сегодня день?
— Десятое.
— Значит, десятое октября две тысячи двадцатого. Десять - десять – двадцать -двадцать. — Я закрыла глаза, чтобы сделать мысленную пометку.
— Десять - десять -двадцать - двадцать, — повторил Олли. — Блядь, как хорошо звучит. Мне нравится. — Он повернул голову и прижался лбом к моему виску. — Давай, любимая. Нам нужно возвращаться.
Олли отстранился, прежде чем поднять меня, и мы побежали обратно в кампус, пока дата звучала в моей голове.
Планы.
Будущее.
Десять - десять -двадцать - двадцать.
Глава восемнадцатая
“Целуйте ее до безумия и
любите как сумасшедший.”
— Оливер Мастерс
Олли
— Мия - психопатка, — крикнул Лиам в коридоре. — Сучка, чуть не убила ту первокурсницу. Она не заслуживает быть здесь.
Я резко обернулся и увидел Лиама, разговаривающего с каким-то парнем, а мы с Мией находились рядом, услышав каждое слово, слетающее с его злобного языка. Воздух вокруг меня изменился, и, как хищник, выслеживающий добычу, фокусировался на нем, пока мое тело переместилось к Мии, защищая ее от этого уродства.
Наступил Хэллоуин, день мертвых. А еще день, когда пара придурков отрастили себе яйца, соответствующие своему жалкому эго. Как бы мне не хотелось преподать ему урок, это не помогло бы. Он был так же напуган, как и остальные, проецируя страх на слабых.
Тот приколист легко проник в комнату Мии и украл ее дневник, умудрившись развесить по стенам все секреты, включая сексуальную ориентацию Лиама. Проблема заключалась не в том, что все знали об этом. А в неспособности Лиама принять предпочтения своего сердца.
Он стыдился, и это вызывало у меня только жалость к нему.
Разве он не знал? Любовь влекла к душе внутри, слепая ко всему остальному. У тебя не было выбора - никакого выбора, черт возьми. У любви не было ни вины, ни страха, ни негатива - только чистая форма, атакующая органы, внедряющаяся глубоко, жаждущая процветать и расти. Бесстыдно, но у любви не было преград или правил, и настоящей трагедией было сопротивление недалеких людей, которые были просто напуганы.
Однажды любовь победит страх.
«Это всего лишь вопрос времени, Лиам».
Я взял ее руку и прижал к своей груди.
— Не обращай внимания. Лиам напуган, — прошептал я, приблизив губы к ее уху. Переводя мой взгляд с него на Мию, я увидел, как ее грудь наполнилась воздухом, прежде чем она глубоко вздохнула и кивнула, уставившись куда-то вперед. Я повернулся к ней лицом, прижимая к себе и возвышаясь над ее хрупким телом. Ее карие глаза поднялись, а ее естественно волнистые волосы упали с лица. — Эй, даже если ты психопатка, я буду любить тебя всем своим безумием.
Мия улыбнулась и опустила голову.
— Мне кажется, что никто нас не понимает.
— Не понимает? Отлично. Похоже, мы наконец-то творим историю, — заявил я. Она улыбнулась шире, и мои напряженные мышцы расслабились от ее чар. — Я так сильно хочу поцеловать тебя прямо сейчас…
Ее взгляд блуждал по моему лицу, а щеки порозовели.
— Поцелуй? Ты говоришь о легком поцелуе? — ее глаза снова обратились ко мне, бросая вызов, и ее ресницы опустились вместе с ее голосом: — Или о безумном, страстном, всепоглощающем поцелуе?
От этих слов по поим венам потекла лава, обжигая горячей волной, и единственным способом облегчить боль были губы, которые она кусала сейчас. Я выхватил книги у нее из рук и потащил за собой по коридору, мимо Лиама и толпы, которая шныряла между занятиями.
Завернув за угол, мы оказались в пустом холле. Книги выпали у меня из рук, когда Мия привалилась спиной к стене, тяжело дыша. Я провел большим пальцем по ее нижней губе, прежде чем поцеловать со всем своим безумием.
Ее грудь прижалась к моей, когда я обхватил ее руками и впитывал в себя все - ее вкус, ее аромат, ее ностальгическую душу, которая притягивала меня, как магнит. Боль прошла, и мой язык проник внутрь ее рта. Я утопал в ней, уходил прямо на дно, и мне уже никогда не хотелось выныривать из глубин под названием «Мия» ...
— Кхм, кхм, — раздалось низкое ворчание позади нас. Мой лоб прижался ко лбу Мии, и ее взгляд переместился за мою спину. Она издала тихий смешок и выпрямилась в тот самый момент, когда я нерешительно отстранился. —Следующий блок находится прямо за поворотом, что вы двое здесь делаете? — спросил Джерри.
Было достаточно одного человека за пределами нашего пузыря, чтобы напомнить нам, где мы находимся. Долор. Конечно, мы были взрослыми, но нас лишили свободы и нашей идентичности с помощью лекарств и психоанализа - попытки вернуть нас в исходное состояние, как сломанную игрушку.
Осталось еще шесть месяцев. Шесть чертовых месяцев. Я провел семь месяцев за решеткой без Мии, еще шесть в этой адской дыре казались непосильными. Но когда мои глаза встретились с ее, вера в то, что все это стоит того, стерла все сомнения.