Она, она моя единственная любовь в бесконечной вселенной.”
— Оливер Мастерс
Мия
— Ты теперь увлекаешься фотографией? — спросил Итан, когда мы проходили мимо той же скамейки, на которой сидел мой отец, в тот день, когда признался.
Брюс, мой отец, сказал, что меня ждут дома и я могу вернуться после моего пребывания здесь, но он больше не может жить под тяжестью лжи. Но любил ли он меня по-настоящему? Или я просто превратилась в обязательство? Может быть, я все это время была багажом моей матери? Именно поэтому он больше не мог смотреть на меня, ведь я была так похожа на нее. Если не считать ее зеленых глаз, я была точной копией своей матери.
— Разве ты не должен быть со своей семьей? Ну, знаешь, отмечать праздники, как все остальные? — Я сделала еще одно его фото. Я видела Итана только в форме или боксерах. Я никогда не видела его одетым в кожаную куртку, белую футболку и потертые джинсы.
Итан склонил голову набок, одарив меня своим всезнающим взглядом.
— Замри, — потребовала я и сделала еще один снимок, как раз когда Итан потянулся за камерой, но я успела спрятать ее за спину. — Это не я, клянусь, эта камера просто хочет тебя.
— Да, и я испорчу ее, если ты сделаешь еще хотя бы один снимок.
— Ты не любишь, когда тебя фотографируют?
Итан поскреб щетину.
— Нет.
Мы остановились, когда добрались до нашего дерева, и Итан откинулся на траву и посмотрел на меня.
— И отвечая на твой вопрос, это всегда были только я и моя сестра. У моей матери болезнь Альцгеймера, и она живет в доме престарелых. Отец умер от сердечного приступа вскоре после того, как ей поставили диагноз. Оливия была единственной семьей, которая у меня была.
Я плюхнулась рядом с ним и легла на спину. С тех пор, как я узнала Итана, он никогда не рассказывал о своей семье. Я выпытывала и пыталась пробраться внутрь, но не получала взаимности, до сих пор. И я в полной мере воспользовалась моментом, впитывая все, что он готов был рассказать.
— А твоя мама не слишком молодая, чтобы быть в доме престарелых?
— Нет, она родила меня в сорок три. Ей скоро семьдесят.
— Ты часто ее навещаешь?
Итан закинул руки за голову.
— Это тяжело. Она не узнает меня. Думаю, единственное, что хорошо в болезни Альцгеймера - тот факт, что она не помнит о смерти дочери. Черт. У меня есть ты, Джетт. Ты моя семья, — он повернулся на бок лицом ко мне и подпер голову ладонью. — Причина, по которой я рассказываю тебе все это, в том, что, хотя Мастерс и вернулся, ничего не изменилось. Я могу принять Мастерса. Я приму этого придурка с распростертыми объятиями, если это тот человек, с которым ты решила провести остаток своей жизни, но между нами ничего не изменится. Если бы я хоть на секунду сомневался, что этот парень сможет позаботиться о тебе, если бы он не ... любил тебя больше, чем я, он бы уже исчез.
Комок застрял у меня в горле. Я смотрела прямо перед собой, мои глаза наблюдали за облаком, плывущим по небу, в то время как слова Итана снова и снова повторялись в моей голове.
— Да, я сказал это, — Итан откинулся на траву, — и я знаю, что ты тоже любишь меня, но не так, как его, и меня это устраивает. Я смирился с этим. Однажды мое время придет, и когда я найду ту единственную, между нами все будет по-прежнему. Ты - моя семья.
Пальцы Итана нашли мои в траве, и я закрыла глаза.
— Почему ты рассказываешь мне все это сейчас? Почему у меня такое чувство, что это прощание или вот-вот случится что-то плохое?
— После того, как ты закончишь учебу, я уеду из страны. Я должен исчезнуть на некоторое время. Я устал от этого места, от людей, от всего, черт возьми. То, что я здесь, напоминает мне о сестре, и я думал, что смогу это выдержать. И я действительно пытался, — он сжал мою руку и притянул меня ближе, обвивая рукой мою шею. Прошла целая вечность с тех пор, как мы были так близки, и это успокаивало. Когда все изменилось вокруг меня, Итан и его преданность мне остались. — Ты - причина, которая помогла мне выкарабкаться. Двадцать лет люди предавали или бросали тебя, и то, что я уеду, ни хрена не значит. Ты всегда сможешь связаться со мной.
— Куда ты уедешь?
— Понятия не имею.
— Не забывай меня, Итан.
— Никогда.
— Клятва на мизинчиках?
Разжав наши сцепленные руки, я подняла мизинец перед нами в облачное голубое небо. Грудь Итана поднялась, полностью заполняя легкие кислородом, прежде чем он, наконец, сказал:
— Да, Джетт. — Его рука поднялась и переплела его мизинец с моим. — Я клянусь.
Конечно, наши отношения были нетрадиционными. Они никогда не вписывались и никогда не будут вписываться в рамки. Одно я знала наверняка, мы нашли друг друга в поисках самих себя.
Время шло, и мы решили, что пора возвращаться внутрь, когда зимний воздух стал еще агрессивнее. Холод обжигал лицо Итана, выделяя пятна под стать его кроваво-красным волосам. Он поднял меня на ноги, и мы пошли обратно к моей тюрьме. Олли сидел на скамейке у входа спиной к нам, свесив голову между плеч. Мышцы на его плечах под толстовкой были напряженными.
Стоя рядом, Итан наклонился губами к моему уху.
— Последний шанс, ты уверена, что он тот самый?
Мой взгляд метнулся к Итану, я встретила его ярко-голубые глаза и самодовольную ухмылку. Я ткнула его локтем в живот и посмотрела на Олли, который поднялся и стоял, засунув руки в карманы, смотря на нас издалека. Знакомое пламя вспыхнуло во мне, согревая меня на пронизывающем холоде. Взгляд Олли наполнял меня и взывал ко мне, та связь, которая запечатлелась в моих костях. С камерой, болтающейся у меня на запястье, я побежала к нему, и на лице Олли появилась улыбка. Мои ноги отчаянно сокращали расстояние, между нами никогда не было места пространству.
Расстояние, демоны, судьба, время ... Вырвите мое гребаное сердце.
Олли поймал меня в воздухе, и я обхватила ногами его талию. Смех вырвался из его груди, пока его рука удерживала меня на месте, а другая легла на мое бедро, и он откинул голову, чтобы встретиться со мной взглядом.
— Готова к нашему свиданию?
Я кивнула, мои ноги снова обрели твердую почву.
— Почему ты ждал здесь? На холоде?
Рука Олли обняла меня за плечо и притянула к себе, когда подошел Итан.
— Я был внизу. Увидел вас двоих в окно, но не хотел мешать, — Олли протянул Итану руку. — Спасибо, приятель.
Итан пожал ее, и на моем сердце потеплело при виде того, как самые важные люди в моей жизни общаются. На моем лице появилась легкая улыбка. Понимание сняло все прежнее напряжение, и меня осенило.
Скоро я выйду из Долора раскованной, влюбленной, со страховочной сеткой, которая предотвратит любое мое падение. Олли.
После ужина и посещения душевой мы с Олли подошли к его двери, и он остановился, положив руку на дверную ручку.
— Эта ночь наша. Ты в безопасности. Никто не войдет, и никто не выйдет. Сегодня мы встречаем Новый год. Мы притворимся, что это наш первый из многих, хорошо?
Без сомнения, та единственная ночь все еще преследовала и насмехалась надо мной, когда я боролась со своими кошмарами в одиночестве, напоминая мне о моем прошлом. Беззащитная маленькая девочка, которую я отталкивала более десяти лет, была спасена и умерщвлена только для того, чтобы восстать из пепла после той проклятой прошлогодней ночи. Призрак прошлого Нового года. Я никогда не нуждалась в заверениях Олли, но он все равно их давал, не задумываясь.
— Давай сделаем это, — сказала я на выдохе. Его губы прикоснулись к моему виску, прежде чем открыть дверь.
Каким-то образом Олли раздобыл дешевое красное вино и музыку. Не просто музыку. Мою музыку. В течение нескольких часов мы пили, танцевали, смеялись, играли в Magic 8 на iphone и наслаждались ночью.
До полуночи оставалось пятнадцать минут, и я покачивалась под «Bloodstream» (Перев. ред.: Bloodstream - кровоток) группы «Stateless». Тепло от спиртного подстегнуло меня, пока Олли поглощал меня взглядом снизу. Загипнотизированный, с голодными и тяжелыми глазами, с ямочками на щеках, он сидел без футболки на матрасе. Одеяла и подушки были сброшены на пол, и я вертелась с бутылкой вина в черном бюстгальтере и трениках, низко спадающих на бедра. Мои высушенные воздухом волосы развивались вокруг меня, а комната вращалась по кругу.