— Как ты узнала об этом?
Тайлер пожала плечами. Она так сильно изменилась с начала года. Судя по всему, она похудела на двадцать фунтов (Прим. ред.: около 9 кг). Ее светлые волосы, которые обычно были распущены и скрывали лицо, были собраны в высокий хвост. Она расстегнула две пугавицы на рубашке, демонстрируя сиськи. Уверенная в себе. Хорошо для нее, но какой ценой?
Чпок.
Тайлер застонала.
— Если я услышу это еще раз, я закричу ...
Ее глаза впились в мисс Чендлер, пока она продолжала ныть, и мой мозг перенесся туда, где жили математика, статистика и самоубийства. Самоубийство не должно ассоциироваться с математикой, но, к сожалению, мы жили в мире, где все измеряется цифрами.
В моем мире и Итан, и Олли, выглядели пострадавшими и эмоционально, и физически.
После драки я видела Итана только мельком, и мне хватило одного раза, чтобы убедиться, что Олли выпустил гнев на его лице. После избиения они пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны. Заживающая скула Итана была похожа на июльский закат в Пенсильвании. У него была рассечена губа, а глаз был все еще опухшим, даже спустя неделю. Я думала, что он разозлится на меня, но он оставался спокойным.
Я поняла, что не нужно внушать страх, чтобы тебя уважали.
Никто не боялся Олли, но все уважали его.
«Если люди будут бояться тебя, ты будешь ростом в десять футов среди врагов. Если люди будут любить тебя, ты будешь ростом в сто футов и среди верных защитников», — как-то сказал Олли. Люди уважают вас, если вы даете им что-то взамен - выбор, ответ, урок … И в тот день, когда кулак Олли ударил Итана, Олли преподал всем урок о том, что происходит, когда ты поворачиваешься спиной к людям, которым ты должен быть предан.
Порка - вот что это было.
Итан вошел в класс, и его глаза встретились с моими, прежде чем направиться к мисс Чендлер.
— Офицер Скотт, какой сюрприз, — проворковала она, трахая Итана своими слипшимися от туши ресницами и поджимая розовые губки. Ни для кого не было секретом, что у Итана было тело бога и точеные черты лица, как на портретах Пикассо. Но только я знала, каково это - свернуться калачиком в его объятиях посреди ночи, когда он шепотом прогонял кошмары прочь.
— Джетт, пошли, — позвал Итан, игнорируя то, как Чендлер выставила себя дурочкой, когда оперлась локтем о стол и наклонилась вперед, демонстрируя вырез на блузке. Я улыбнулась про себя, собирая свои вещи и махнув Тайлер рукой.
Мы зашли в другую аудиторию, Итан поспешно закрыл дверь и повернулся ко мне. Его маска исчезла, и он снова стал тем Итаном, которого я очень хорошо знала.
— Ты нужна мне, — тихо сказал он. — На одну ночь. Мне нужна всего одна ночь. У меня не очень хорошо получается. Мне так жаль, что я оставил тебя одну. Мне не следовало этого делать. Но, пожалуйста, Джетт. Скажи Мастерсу, что сегодня ты будешь спать в своей комнате. Скажи ему все что угодно, прошу тебя, ты чертовски сильно нужна мне прямо сейчас. Я собираюсь сломаться, черт возьми. Я не могу с этим справиться, — продолжал бессвязно бормотать Итан.
— Хорошо, — кивнула я и взяла его за руку. Итан никогда раньше не признавался, что нуждается во мне. Я всегда предполагала, что нужна ему, но это был первый раз, когда я услышала от него эти слова. Что бы ни заставляло его так волноваться, мне нужно было быть рядом с ним.
Итан выдохнул.
— Что ты собираешься сказать Мастерсу?
— Правду. Ты моя семья, и я нужна тебе прямо сейчас. Но мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.
— Что?
— Мне нужно проникнуть в офис Линча.
— Какого хрена?
— Файлы. Мне нужно просмотреть файлы студентов. Олли не должен знать.
Итан недоверчиво рассмеялся.
— Давай-ка я проясню ситуацию: ты честно признаешься, что будешь спать со мной ночью, но соврешь о взломе кабинета Линча? Ты рассказала ему, что я прикасался к тебе везде? Понимает ли Мастерс, что ты принадлежишь мне в той же степени, что и ему?
— В этом разница между тобой и Олли. Для Олли я не чья-то собственность.
Итан почесал щеку.
— Я не это имел в виду, и ты это знаешь, — на мгновение повисло молчание, а затем Итан медленно улыбнулся. — Итак, мы договорились?
— Это не сделка. Между нами нет никаких сделок. Мне нужно знать, что ты будешь рядом, когда я буду нуждаться в тебе, и ты знаешь, что я всегда помогу тебе, — объяснила я.
— Хорошо.
— Отлично.
И вот так мы снова стали самими собой.
— Увидимся вечером? — спросил Итан, его редкая улыбка была расслабленной.
— Да, — я обвила руками его талию, — увидимся вечером.
Он поцеловал меня в лоб, прежде чем мы вышли, и, как по часам, Олли ждал у входа в класс, только на этот раз Мэдди стояла перед ним и увлеченно что-то рассказывала. Его глаза встретились с моими, и он выпрямил спину, когда заметил Итана позади меня.
— Пойдем, любимая, — пробормотал Олли, закидывая руку мне на плечо.
Мэдди всплеснула руками, обеспокоенная тем, что он ее отшил.
— И это все?
Олли рассеянно продолжал идти рядом со мной.
— Что это было?
— Парень, с которым мы были знакомы, еще до твоего приезда, повесился вчера в психушке. Я не видел его с того лета, но Мэдди сблизилась с ним во время своего лечения там. Она просто пыталась поговорить со мной, говорила, что он не стал бы делать ничего подобного.
Его слова были слишком небрежными. Когда Олли говорил о смерти, он говорил от всего сердца. Эти слова исходили не от того Олли, которого я знала.
— Олли, — я сделала паузу, проведя рукой по его груди, — ты можешь поговорить со мной об этом … Если тебя что-то беспокоит.
— Единственное, что меня беспокоит, это то, как люди говорят о самоубийстве и как это повлияло на них. Неужели мы настолько эгоцентричны, что даже после смерти оплакиваем только свои потери, не подумав, через сколько пыток и боли прошла душа, прежде чем решилась покончить со своей жизнью? Это отвратительно ... безмолвный крик о помощи, на который никто не отзывается, когда человек больше всего в этом нуждается. На этой сраной земле никогда не бывает действий, только реакция на них. В тот момент, когда кто-то говорит о своей внутренней боли, его подсаживают на лекарства, психиаторов и закрывают в больнице, — Олли энергично ударил себя по голове, — потому что мы не вписываемся в их рамки, и мы чертовски слабы и ленивы, да? Как насчет одиночества и непонимания!
Он глубоко вздохнул и вытянул руки по бокам.
— Одинокие, даже мир отвернулся от них в их тьме. И мир эгоистично плачет на их похоронах, потому что жертва решила обрести покой, когда все остальные бросили ее в зыбучие пески во время песчаной бури. Мир стоит над их могилой, выплевывая такие слова, как «эгоист»... и, а как же их семья и друзья? И вот мы опять возвращаемся к исходной точке, думая о том, как смерть жертвы влияет исключительно на нас.
— Ты хочешь сказать, что покончить с собой - это нормально?
— Нет, Мия, — успокоил он и прижал мою руку к своей груди. — Я говорю, что, если бы мы проявили больше сострадания и понимания, отбросили общественные рамки, домыслы и социальный статус, это никогда бы не привело к такому, — его глаза встретились с моими, и колесики в его голове завертелись. — А теперь скажи мне, чего хотел Скотт?
— Провести время вместе. Он через что-то проходит сейчас, и я нужна ему сегодня вечером.
— Есть ли что-то, о чем мне следует знать?
— У Итана никого нет, Олли ... Кроме меня. Я точно не знаю, что его так вывело из равновесия, но он вел себя так только тогда, когда происходили те самоубийства. Я уверена, что вида тел и отчетов о смерти достаточно, чтобы сломить кого-то.
Если кто и мог понять, так это Олли.
Олли кивнул мне, и мы продолжили нашу прогулку.
— Здорово, Скотт и гребаное чувство вины, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь, и повернулся ко мне лицом. — Я не твой гребаный хозяин, любимая. Делай, что хочешь. Хочешь провести ночь с другим мужчиной? Пожалуйста, я не сержусь из-за этого. Я доверяю тебе. Буду ли я ждать твоего возвращения? Абсолютно, блядь, да. Оттрахаю ли я тебя, прежде чем ты уйдешь? Мать твою, да. Я не позволю тебе провести ночь со Скоттом неудовлетворенной и без моей спермы внутри тебя.