Алиса Ростовцева
Даже не думай! (Completed)
По-весеннему ветер теплый
С тротуаров снежинки сдувает…
Я пишу твое имя на стеклах
Потерявших дорогу трамваев.
Одеяло небесной глади
Растрепало пух облаками.
Я пишу твое имя в тетради
Не знакомой с чужими руками.
Я пишу твое имя — привычка,
отражение прошлого года.
Только звезды, зажженные спички,
Облетели с вечернего свода.
Где-то солнце, что прежде грело?
И с какой интересно стати?
Я пишу твое имя мелом
На растрескавшемся асфальте?
Затеряйся. Мне станет легче
Остальное время отнимет –
Я забуду все наши встречи
Я забуду, как пишется имя.
Этот день я запомнила навсегда. 18 мая, пять лет назад. Один из самых страшных дней моей жизни. Он многое изменил, перевернул мой мир и не оставил от меня прежней ни малейшего следа. Этот день положил конец одной дурацкой истории и открыл начало следующей, не менее дурацкой, но куда более счастливой, чем предыдущая.
Да, сейчас я счастлива, как никогда. И, вероятно, все это благодаря тому-самому-дню. Но порой, когда никого нет рядом, я думаю о том, что, не вмешайся в мою жизнь Судьба и оставь все, как было, я и тогда была бы счастливой. Только в этом случае мой малыш появился бы на свет…
Сейчас все это покажется кому-то дурным сном. Может быть, так оно и есть. Но беда лишь в том, что забыть тот день я не смогу никогда. Что бы кто ни говорил…
Распахнутое настежь окно. И никакого ветра. Жара, обрушившаяся на город несколько дней назад, стала сегодня еще сильней.
Оторвав глаза от заполненного лишь наполовину листа, я с тоской взглянула на полупрозрачные кроны берез. Их тонкие ветви, тянущиеся к подоконнику, были почти неподвижны.
Штиль.
И нет никаких надежд на скорую смену погоды.
Я тяжело вздохнула и снова вернулась к списку вопросов контрольной, хотя годовой тест по стилистике перестал меня волновать десять минут назад. Единственное окно аудитории, в которой по воле нашего деканата, группе 4А выпало писать злополучный тест, выходило на южную сторону, и к полудню обжигающие лучи прогрели маленькое помещение до состояния хорошо раскаленной духовки.
Но, похоже, никто, кроме меня, не замечал жары. Одногруппники, почти в полном составе явившиеся на занятие, были заняты своей работой. И только я никак не могла сконцентрироваться на вопросах теста. Все чаще отвлекаясь от полупустого листа, я думала о том, что сегодня мне не стоило вообще выходить из дома.
Утром я едва нашла в себе силы, чтобы подняться с постели. Всю ночь прометавшись в кошмарах, к тому моменту, когда прозвенел мой будильник, я чувствовала себя измученной и больной. Голова раскалывалась и гудела… И все же, несмотря ни на что, я не рискнула пропустить свой последний — зачетный — тест.
Дура.
Ни к чему хорошему это не привело.
До конца пары, отведенной для написания контрольной, осталось еще полчаса. Но за каплю свежего воздуха прямо сейчас я была готова почти на все. Даже на то, чтобы уйти с занятия. В моем состоянии гонка за идеальной зачеткой уже потеряла смысл.
— Дмитрий Сергеевич, я закончила. Можно мне сдать работу?
— Так-с, так-с, сударыня Ветрова, неужели, хотите блеснуть своими знаниями? В очередной раз? — ДэЭс, как за глаза мы называли пожилого препода, заметно оживился и в предвкушении даже потер руки. — Давайте скорее сюда. Я посмотрю.
Я покорно протянула Синицину свои листы. Он одобрительно улыбнулся, а мне на секунду стало немного жаль. Что подумает обо мне ДэЭс, когда узнает, что я ставила свои ответы почти не глядя?
— Дмитрий Сергеевич, мне можно теперь уйти? — спросила тихо, стараясь не выдать своей дрожи. От резких движений перед глазами вдруг появились радужные разводы. В испуге я схватилась за край стола, успев обрадоваться тому, что еще не сделала попытки встать.
ДэЭс удивился.
— Вам так не терпится покинуть нашу компанию? — в голосе преподавателя мне послышалась легкая грусть.
— Мне очень нужно.
Мне совсем не хотелось врать этому человеку, которого я уважала за безупречное знание предмета, любовь к науке и умение заинтересовать тем, что априори интереса не вызывает. Но терпеть и дальше тошноту и головную боль я была не в состоянии. Эта чертова жара в конец меня добила.
— Дмитрий Сергеевич, мне… мне действительно надо уйти.
В нетерпении и отчаянии я облизала губы.
Пожалуйста, пожалуйста, пожа-а-алуйста!
— Ну, идите, Ветрова. Если Вам так сильно нужно.
Я кивнула, схватила свою сумку и вышла в пустой коридор.
В туалете, десятью минутами позже, привалившись к прохладному кафелю напротив огромных зеркал, я присмотрелась к своему отражению.
Это действительно я? Блондинка в белой футболке с надписью «Loin des yeux, loin de coeur»? Почему сегодня я одела именно эту вещь?
Эта стильная штучка — подарок мамы, который по иронии судьбы она преподнесла мне на Новый год. За восемь дней до отъезда в Париж со своим — теперь уже вполне официальным — мужем. Но, покупая эту футболку, как мама могла угадать, что оригинальная надпись на белом хлопке так «тонко» намекнет на будущие отношения между нами?
«С глаз долой — из сердца вон». Черные винтажные буковки. Тряпичное разорванное пополам сердце. Красиво и ярко. Не более того.
Мама, мама… Если бы ты знала, что со мной происходит, ты бы вернулась назад? Ты бы осталась рядом?
Улыбаюсь горько. Ответ очевиден.
Мой ответ. Потому что этот вопрос я задаю только самой себе. У меня не хватит смелости озвучить его маме. Я не рискну ни в чем ей признаться и попросить совета и помощи не смогу. Только не в тот момент, когда она, наконец-то, позволила себе быть счастливой.
Не сейчас.
Я грустно улыбнулась своему отражению.
Ну, вот. Даже после нескольких минут в компании фаянсового «друга», мне совсем не стало легче. Головная боль лишь усилилась. И тошнота не прошла. Перед глазами по-прежнему вспыхивали мелкие черные точки. Нужно что-то делать… Нужно выбираться из универа. Рука скользнула в сумку. И спустя несколько мгновений я вытащила из внутреннего кармашка старую Нокию.
— Кси, здравствуй, моя дорогая. Как ты там? — Марина подняла трубку после третьего гудка.
— Привет. Есть две минуты?
— Есть, — откликнулась девушка шепотом. А я поняла, что Маришка безбожно врет.
Марр со второго курса подрабатывала в прокуратуре. Судя по ее приглушенному ответу, у девушки в самом разгаре было очередное собрание. Но Марина никогда не призналась бы в том, что я ее отвлекаю. Потому что… потому.
Моя лучшая подруга, живущая от меня на расстоянии приличного количества километров, единственная, кто знает всю правду о том, что со мной произошло.
— Что случилось? — встревожено уточнила Маринка.
— Марр, мне… плохо.
— Я поняла, — голос Никитиной ничем не выдал ее волнения. — Что не так?
— Головная боль и тошнота.
— А боль внизу живота?
— Не-ет… вроде. Просто кажется, что я что-то не то съела. Ну, как месяц назад, когда ты приезжала. Помнишь?
— Помню… Ты не дома сейчас?
— В универе.
— Ясно. Тогда бери такси и возвращайся. Если станет хуже, сразу звони врачу.
— Поняла. Я так и хотела сделать. Просто…
Маринка будто услышала не заданный мной вопрос.
— Там нет никого, кто бы тебя проводил?
— Нет.
— Не паникуй, — приказала Никитина. И я вздохнула.
В голосе девушки звучала сталь. Мне нужно было именно это. Как всегда в критические моменты, Маринка отлично держала себя в руках и не позволяла устраивать истерик. Особенно мне. И особенно последние три месяца. Как раз с тех пор, как мое настроение стало меняться каждые полчаса. И смех, и слезы. Впрочем, плакать мне всегда хотелось сильней. Недаром еще со школьных времен ко мне прилипла дурацкая кличка «Плакса».
— Я буду ждать твоего звонка через полчаса. Тебе хватит, чтобы поймать машину?