Он отпустил меня, позволив моей полой оболочке барахтаться и тонуть в черной бездне, и с последним душераздирающим всхлипом скорби меня больше не стало.
Сэм?
Ммм?
Как ты себя чувствуешь?
Не знаю. Я сплю?
Да. Теперь просыпайся.
Ладно.
Я открыла глаза. Мы были все в той же комнатушке под улицами Эдинбурга, и через открытую дверь лился слабый свет. Где-то вдалеке завывал ветер, будто начиналась буря. Земля подо мной была мокрой и липкой от крови. Моей крови.
— Я не умерла? — Мой голос звучал сдавленно, хрипло и грубо.
Не говори пока вслух. Дай телу время залечить рану на шее.
Ко мне вернулась память. Пилар меня ранил?
Ударил тебя в шею. Он перерезал яремную вену, черт, чуть не обезглавил тебя, иначе я бы тут же отправил тебя в больницу. Но не было времени, Сэм, совсем не было времени. Ты умирала. Ты уходила от меня, и я не смог бы это предотвратить.
Ветер поднялся снова, его вой отзывался болью у меня в ушах.
Но сейчас я жива, сказала я, все еще не понимая, что случилось. Большая часть произошедшего чудовищным образом расплывалась в моем сознании.
Пэйн ничего не ответил, просто смотрел на меня с таким виноватым лицом, что мне хотелось зареветь.
Я протянула руку. Она дрожала и была вся в крови, но это была моя рука. Видишь? Я здесь. Я жива … мой голос прервался, и по коже пополз ужас, когда я поняла, что произошло. Ветер, который ревел так громко, что причинял боль моим ушам, был не снаружи… Он был внутри меня.
В том месте, где обычно находилась моя душа.
— Милая, если ты не прекратишь свои попытки закричать, ты натравишь на нас охотников за приведениями. И тебе нужно отдохнуть, чтобы рана на шее зажила.
Отвратительный скрипуче-писклявый звук, который получился в результате моей попытки заорать в ужасе, прекратился. Я привалилась к стене, задыхаясь от усилий и напряжения.
— Где моя душа? — Прохрипела я.
Его глаза потемнели от боли… боли, сожаления и жалости. Жалости ко мне.
— Прости, Сэм. Это был единственный способ спасти тебя. У меня не было выбора. Я мог или обратить тебя, или дать тебе уйти, но я не оказался не способен на это. Ты можешь ненавидеть меня всю оставшуюся жизнь, но, по крайней мере, ты жива. И клянусь, я найду твою душу и верну ее тебе.
— Обратил меня? — Мой голос все еще был хриплым, но стал немного громче. — Ты обратил меня? Ты сделал меня Моравийкой?
— Да, — сказал он, внимательно глядя на меня.
Я покачала головой, слегка поморщившись от боли в шее.
— Нет. Когда я была Возлюбленной, ты сказал, что это то же самое, что и быть Моравийкой. Но тогда у меня была душа. А сейчас нет. Где она? У кого? Я хочу ее вернуть!
— За все надо платить, Сэм, — ответил он, и его глаза были грустными, такими грустными. — Плата за обращение человека — потеря его души. Вот почему это делают так редко — слишком редко такая цена оправдана.
Я переваривала услышанное. Я ослабла от потери крови и была так голодна, что даже не подозревала, что такое возможно, но внутри меня было пусто. Абсолютно пусто, не считая этого проклятого непрерывного ветра. Пэйн сделал это, чтобы спасти меня, чтобы я осталась в живых. Но стоило ли оно того?
— Я опять бессмертна?
Его большой палец гладил меня по костяшкам пальцев.
— Да.
— Я смогу вернуть свою душу?
— Я… не уверен. — Он даже не пытался соврать.
— Такое бывало раньше? Кто-нибудь из тех, кто был обращен, возвращал свою душу?
Его глаза блестели так, что я почти видела в них свое отражение.
— Я об этом не слышал.
По моей щеке покатилась слеза.
— Я знаю, что ты хотел сохранить мне жизнь, но, Пэйн,… я не хочу прожить вечность без души.
Он притянул меня в свои объятия так, что мое лицо уткнулось ему в плечо, пока я рыдала. Его голос был хриплым от эмоций, но звучал во мне оркестром из тысячи вибрирующих струн.
— Клянусь тебе, что верну твою душу. Клянусь своей душой, Сэм. Ты спасла меня, когда я нуждался в тебе, теперь я спасу тебя.
В разных культурах душа означает разное. Чаще всего, это то, что делает нас больше, чем просто разумными, это часть нас, которая живет даже после того, как наши тела разрушаются и превращаются в тлен. Пока Пэйн вез меня домой, я поняла другую функцию души: она соединяла нас с человечеством, делала нас частью общества. Пустая внутри, я спокойно наблюдала, как люди спешили куда-то по улицам Эдинбурга. Я чувствовала себя отделенной от всех, я была наблюдателем, который находит их интересными, но не имеющими какой-либо ценности. Мне было на них глубоко плевать.