И ещё одно. Чтобы воевать, нужны не только противоречия, причины, поводы и субъект — поджигатель и организатор войны. Нужна людская масса, которую можно выложить на геостратегический прилавок в виде мяса — пушечного. И когда этой массы становится много, сам этот факт превращается в необходимую (хотя и недостаточную) причину войны, особенно если социально-политические структуры и институты не способны с этой массой справиться, превратив опасные массы в дисциплинированные классы. Так оно и произошло в Центральной и Восточной Европе на рубеже XIX–XX вв.
Как заметил У. Макнил, Первая мировая война стала жестоким средством решения проблемы сельской перенаселённости Европы (а Вторая, добавлю я, — средством решения проблем уже не только сельской, но и городской перенаселённости): «военные конвульсии XX в. можно рассматривать… как ответы на коллизии между ростом населения и теми ограничениями, которые налагали на него традиционные формы сельской жизни, особенно в восточной и центральной Европе». В конце XIX в. европейское население оказалось разбалансировано. Две мировые войны решили эту проблему в Европе в первой половине XX в. (так же, как французская революция и наполеоновские войны на рубеже XVIII–XIX вв.). После 1945 г. рост местного населения перестал быть проблемой для этой части света. (Добавлю, что в России помимо Первой мировой войны функцию снятия аграрной перенаселённости выполнили отчасти гражданская война, отчасти — коллективизация; как выполнили — это другой вопрос.)
Если Великобритания и Россия могли частично снимать социо-демографическое напряжение посредством миграции (мировой — заморской и евразийской — сибирской), то зажатая между Францией и Россией Германия была лишена этой возможности. У неё не было ни лишнего пространства, ни обширных колоний, а среднегодовое превышение рождаемости над смертностью в 1900–1910 гг. составило 866 тыс. чел. Тут поневоле можно не то что зациклиться, а свихнуться на Lebensraum’e.
Итак, в «водораздельную эпоху» в тугой узел, а точнее, в несколько взаимосвязанных причинно-следственных узлов сплелись разнообразные и многоуровневые проблемы, адекватная оценка которых по объективным и субъективным (системно-историческим) причинам и их последствий оказалась не под силу большинству политиков (это существенно отличает возникновение Первой мировой войны от возникновения Второй, когда несколько гроссмейстеров мировых шахмат более или менее адекватно оценивали ситуацию, просчитывали последствия, хотя не до конца и не без ошибок). Что же касается кануна 1914 г., то с определённого момента каскадный характер и развитие событий приобрело собственную динамику, мало завися уже от действий большинства лиц и правительств. 30 июля 1914 г. Бетман-Гольвег мог лишь констатировать: «Руководство событиями уже утеряно, и камень покатился». Через день наступило 1 августа, и армии пошли друг на друга.
VII
Выше много сказано о социально-экономических, демографических, внутри- и внешнеполитических условиях и предпосылках войны, которые подвели Европу к рубежу войны. Однако сами по себе предпосылки и условия не являются причинами; как минимум, не являются причинами главными, первого ряда. Они не суть силы, а ведь только сила могла заставить Европу пересечь военный рубеж, причём сила организованная и настолько мощная, чтобы навязать свою волю, используя при этом и средства государства, не подчиняя себя последнему. Иными словами, речь идёт об особом социально-историческом субъекте, использовавшем системные факторы и предпосылки и ставшим — вместе с ними — движущей силой исторического процесса, реализующего определённые интересы.
Подробно вопрос о том, как политэкономия и логика капитализма как системы вообще и особенно её генезиса порождает закрытые наднациональные структуры мирового согласования и управления, разобран мной в работе «De Conspiratione: Капитализм как заговор» Т. 1. 1520–1870-е годы»[522]. Поэтому здесь лишь вкратце отмечу следующее. Почти с самого начала возникновения капитализма наряду с капиталом и государством существовал третий субъект системы, созданный ею в той же степени, в какой он создал её, — закрытые наднациональные структуры мирового согласования и управления. По мере развития капсистемы роль, могущество и значение этого субъекта постоянно возрастали. При этом сами структуры, о которых идёт речь, — конспироструктуры, не оставались прежними — они менялись в соответствии с историческими обстоятельствами.