Анатолий Матвиенко
Де Бюсси и инфанта
Вместо предисловия
Этот странный мир, до боли похожий на прошлое покинутой мною реальности… Здесь рассеялись как дым иллюзии о галантной эпохе Франции XVI века. За роскошными фасадами дворцов сокрыты пороки их обитателей, слово «честь» звучит пустым звуком, а то и неуместной шуткой, дворянство погрязло в стяжательстве, блуде, интригах, не брезгуя никакими средствами для достижения целей и не чураясь ничего для получения удовольствий, короли задают тон своим подданным.
Эпоха Возрождения… Возрождения чего? Гуманизма, культуры? Что они значат, если даже у человеческой жизни цена невелика – один удар шпаги, капля яда в бокале или «несчастный случай» на охоте!
Но именно здесь я внезапно обрёл настоящую любовь, разделил её с женщиной, столь же чуждой этому времени. Мне довелось родиться на четыре столетия позже Варфоломеевской ночи. Моей любимой нужно было появиться на свет лет на четыреста раньше.
Всего лишь на несколько часов нас соединила страсть – безумная, запретная, греховная! Завоевав любовь, я тут же её потерял, уступив слишком сильному конкуренту – Спасителю. Может, не навсегда? Вдруг появятся какие-то, пусть самые иллюзорные шансы…
В их ожидании мне пришлось заново учиться жить, чувствуя себя безмерно одиноким. Сражаться, нанизывая на шпагу очередных врагов. Лелеять мечту что-то изменить в окружающем меня мире. Предаваться развлечениям и даже иногда смеяться, потому что иначе можно запросто сойти с ума. А порой просто катиться по течению и выживать. Тем более судьба снова занесла в Париж, где сыграть в ящик легче, чем в яме с гремучими змеями.
Часть первая. Роковые женщины
Глава 1. Увидеть Лувр и умереть
Глупцов жизнь ничему не учит. Почему именно мне приходится восполнять её педагогические упущения?
При виде моей физиономии прохвост Ксавье Бриньон закатил глаза и приготовился грохнуться без памяти. Точнее – повиснуть в моих объятиях, я сдавил ему шею и приставил к глазу кинжал.
Круглая рожа налилась до свекольно-пунцового цвета. Если не поставить паразиту пиявок, снижающих давление, боюсь, моя копилка грехов пополнится очередной отправленной к Богу душой. В компанию к ещё нескольким десяткам душ, чьи хозяева встретились мне на слишком узкой дорожке.
Но, быть может, именно следующая жертва переполнит терпение Бога или кого-то другого, избравшего местом моего пребывания Францию конца шестнадцатого века, поэтому я счёл за лучшее спрятать оружие и миролюбиво спросил об оставленных вещах. Грядёт немаловажная встреча, а потёртая шляпа с пером, серо-чёрный камзол и шоссы, заправленные в грязные сапоги из оленьей кожи, вряд ли представляют собой лучшее облачение для рандеву с дамой. И чем рыскать по улицам да лавочкам Парижа, где любой мальчишка наслышан, что граф де Бюсси объявлен врагом короля, я понадеялся использовать что-то из старых запасов, когда в Лувре уживались дворы Генриха Третьего и его блистательной супруги, а также свита Генриха Наваррского и королевы Марго. Скромность гугенотских нарядов и собственная оригинальность в аскетизме платья не избавили меня от необходимости держать пару комплектов для торжественных приёмов и балов, включая отвратительные своей женственностью коротенькие штанишки с подбоем, придававшие ягодицам и бёдрам вульгарную шарообразность.
– Кому ты сдал мою комнату на этот раз? – бакалейщик, уходя от ответа, что-то сдавленно булькнул в оправдание, и я насел на него вторично, наплевав на паническое состояние проходимца, но больше не угрожал кинжалом. – В прошлый раз меня тоже год не было! Ты ещё не понял, что я – бессмертен? Что я в аду тебя достану и спрошу: где, чёрт подери, моя комната?! И моя одежда?
По правде говоря, съёмная квартирка над бакалейной лавкой на улице Антуаз не представляет какой-либо ценности. Но я привык к ней. Именно тут, неведомым образом вселившись в тело дворянина по имени Луи де Клермон де Бюсси д’Амбуаз, я вдруг ощутил себя в Париже эпохи Возрождения в разгар самой весёлой ночи той эпохи – Варфоломеевской. Не скажу, что воспоминания приятные, но уж какие есть…
Рядом шумно засопел Симон, мой слуга. Он привык к хозяйским интонациям в голосе, после которых собеседника, случается, уносят вперёд ногами. Благочестивый католик, парень перекрестился загодя.
– Никому не сдал, ваша светлость… – почувствовав некоторую слабину в хватке, бакалейщик торопливо залебезил: – Дорогой граф! Ваше сиятельство! Я так искренне, так душевно рад вас видеть! В ваших покоях всего лишь свалены тюки с мукой и крупами, незамедлительно распоряжусь их убрать!