Роскошный дворец, с прекрасным видом на излучину Сены внизу, внутри нёс следы запустения ещё худшие, чем парижский Лувр. Он едва отапливался, лепнина буквально сыпалась от сырости. Когда нас проводили по галерее, окнами выходящей к реке, я обнаружил несколько выбитых оконных стёкол. Холодом тянуло так, что мы с Павлом плотнее кутались в плащи, сохранявшие тепло во время зимнего верхового путешествия.
В столь же неуютной зале нас оставили в ожидании приёма у штатгальтера – наместника Филиппа II в католических Нидерландах. Ногтев бесцельно пробежался вдоль помещения, шурша мусором под ногами, свернулся на пыльном кресле и задремал. Я же уставился в окно в созерцании городского пейзажа на противоположной стороне реки, сложившегося из нагромождения двух- и трёхэтажных серых домов, над которыми возвышались махины соборов.
Что мне здесь нужно? В чём смысл болтания по западу Европы, охваченному религиозными войнами?
Два месяца я вообще запрещал себе думать о цели жизни. Весть о смерти Эльжбеты слишком уж сильно выбила из седла. Вроде и смирился с мыслью никогда больше её не увидеть, но сознание, что она жива и в безопасности, согревало, поддерживало… Без этой опоры я оказался висящим над пропастью.
И за несколько ноябрьских дней в Гаскони я убедился: надежда на Генриха, что по восшествии на престол тот озаботится союзом с далёкой Русью, и что этот союз облегчит переход через пропасть Смутного времени, также иллюзорна. Московия для Наварры далека как Луна, где-то существует сама по себе, и ладно. Мир слишком далёк от глобализации… Даже Ногтев это понимает, не знающий истории последующих веков.
Порой мелькала мысль – уехать на юг, в более благодатный климат, а не ёжиться под пронизывающими ветрами северо-запада, и там устроить себе отпуск до начала правления Бориса Годунова. Он, если не врут современники, личность неординарная, прогрессивная. Заморский специалист с уникальными навыками имеет все шансы оказать на московского царя влияние, воспитать его сына в надлежащем русле, а главное – предотвратить наступление на Москву польско-литвинской орды под началом Лжедмитрия. Или физически устранить самозванцев одного за другим, уж что-что, а мокрушное дело у меня выходит лучше всего. Годунов-младший, по моему мнению, был одним из наиболее перспективных русских монархов в покинутом мной мире, жаль, что практически ничего не успел… Династия Годуновых вполне могла заместить в альтернативной истории Романовых, если бы Фёдор Годунов обладал жестокостью Петра, в юности без колебаний подавившего мятеж, и поддержкой семейной партии по типу нарышкинской. Жаль только, вряд ли появился бы, по крайней мере, в привычном виде, любимый Санкт-Петербург. Точнее – Ленинград моего детства.
Наше с Павлом уединение прервалось появлением удивительного существа. Сначала я услышал звук шагов, стук копья испанского часового, затем в покой ступила очень юная барышня. Можно описать её строгое коричневое платье с бордовой отделкой и круглым воротником, напоминавшим размерами тележное колесо (у взрослых – мельничный жернов), нитку жемчуга в волосах и прочие детали внешности, но они – просто детали… Думаю, любого мужчину, кроме разве что совсем близоруких, поразили бы девичьи глаза, и я не стал исключением. Взгляд их, совершенно не детский, был тяжёлый, сверлящий, исполненный внутренней силы. Наверно, с возрастом девушка научится опускать веки, округлять глазки, складывать ротик сердечком в образе бабы-дуры, очень порой удобном для общения с противоположным полом. Но пока она не думала о маскировке.
Боже, кто это? Дочь штатгальтера, уверенная, что по одному мановению её мизинчика папа прикажет отрубить головы половине обывателей Брюсселя? Мы слишком мало с Павлом пробыли здесь, чтобы узнать, кто есть ху, новости из Брабанта докатываются до Беарна гораздо медленнее, чем меняется обстановка в Нидерландах.
Я поклонился, краем уха услышал, что Ногтев вылез из кресла, мало-мальски обученный мной европейскому этикету.
Вперёд выперлась худолицая матрона монашеского вида, но без хламиды и прочей форменной амуниции.
– Её королевское высочество инфанта Исабель Клара Евгения!
Вот это номер… Насколько я изучил испанскую королевскую семью ради миссии в Брюсселе, на меня сверлящим взглядом уставилась старшая дочь короля Филиппа II, она же – родная племянница короля Франции Генриха III, наследница двух самых могущественных семей Европы – Габсбургов и Валуа. Но почти без свиты. Не представленная заранее каким-нибудь мажордомом-церемонимейстером, без эскорта в дюжину закованных в панцири черепах. Вдобавок было совершенно непонятно, что это юное создание забыло в такой дали от родного и безопасного Мадрида, в сердце мятежной колонии. Ладно, отец позволил – короли в эту эпоху личности неадекватные через одного, взять хотя бы Генриха, дядюшку инфанты, столь памятного мне по польской эпопее. Но мать… Куда смотрела королева?