«Североамериканский ответ» русских британцам был относительно краткосрочным ― уложился в год. Значительно более длительным стал «среднеазиатский ответ». В 1863 г. в Петербурге было принято решение начать военные действия в Средней Азии. На следующий год были взяты Аулие-Ата и Чимкент, тем самым Западносибирское и Оренбургское генерал-губернаторства соединились по прямой линии. В 1865 г. генерал-майор М.Г. Черняев со второй попытки взял Ташкент, а в 1867 г. было образовано Туркестанское генерал-губернаторство. Это был мощный ответный ход в Большой игре ― Россия угрожающе двигалась в направлении Индии. Разумеется, русские не собирались завоёвывать субконтинент и изгонять оттуда «белых сахибов». Движение в Среднюю Азию, как в определённой степени и Большая игра в целом, были средством давления на Великобританию, причём очень эффективным. «Средняя Азия, ― заметил военный министр генерал-фельдмаршал Д.А. Милютин, ― это узда, которая сдерживает Англию, а потому её необходимо натягивать». Против того, чтобы «натягивать», выступал МИД во главе с начинающим впадать если не в старческий маразм, то в старческую сверхосторожность Горчаковым. По сути его поддерживал посол России в Великобритании Ф. Бруннов.
Однако на тревожные письма посла в Лондоне об английском недовольстве Милютин спокойно отвечал: «...не надобно просить извинения перед английскими министрами за всякое наше движение вперёд. Они не церемонятся перед нами, завоёвывая целые царства, занимая чужие города и острова, и мы не спрашиваем у них, зачем они делают это». Затем Россия активно включилась в Большую игру, пустив в британцев судорогу. Но вернёмся к гражданской войне в Америке.
На рубеже 1863―1864 гг. в отношении Великобритании к войне произошли изменения. Они были вызваны успехами северян, а также стремлением Великобритании устранить Юг в качестве конкурента египетскому и индийскому хлопку. Для финансистов, прежде всего Ротшильдов, победа Севера открывала перспективу и ограбления Юга посредством агентов-северян, и установления контроля над финансовой системой США с помощью манипуляций золотом и кредитно-денежной политики в стране, разорённой войной. Действительно, Гражданская война унесла больше жизней американцев, чем две мировые войны XX в. вместе взятые ― 620 тыс. человек; перевод этих цифр в проценты от населения США 1865 г., а затем «переброс» на 2006 г. дал бы цифру 11,2 млн; погиб 1 мужчина из 25[255] (плюс 220 тыс. вернувшихся ранеными и увечными плюс 50 тыс. сирот); материальный ущерб составил 6 млрд долл. (3 млрд долл. — расходы правительства, 2 млрд ― «человеческий капитал», 1 млрд ― уничтоженная собственность)[256]. И это вселяло в финансовых хищников по обе стороны Атлантики надежды ― они чувствовали запах крови в прямом и переносном смысле слова. Тем более что финансовая система самих США находилась в запутанном состоянии[257].
Проблема, однако, заключалась в том, что вновь переизбранный президент Линкольн вовсе не собирался заниматься тем, что Джон Кеннеди впоследствии назовет «закабалением и эксплуатацией Юга». Напротив, он обсуждал с южанами почётные условия мира и условия мягкой реинтеграции в единую систему. Не случайно генерал конфедератов Джонстон ― тот самый, сдача которого генералу Шерману 25 апреля 1865 г. считается окончанием Гражданской войны[258], назвал смерть Линкольна «самым страшным бедствием для Юга». При живом Линкольне никакой речи об установлении экономической диктатуры над Югом и его ограблении быть не могло. И это «не могло» не нравилось многим видным однопартийцам президента и ещё большей степени ряду крупных дельцов с Уолл-стрит, которые были связаны с Великобританией.
Проблема отношения к Югу была не единственным пунктом противоречий между Линкольном и британско-американскими финансовыми интересами. Как отмечает А. Чайткин, у Линкольна развивался жестокий конфликт с фирмами Уолл-стрит, представлявшими интересы Ротшильдов и Бэрингов. Президент США стремился восстановить правительственный контроль над кредитом, провёл несколько законов против ростовщичества, распорядился продавать государственные облигации непосредственно населению. Линкольн откровенно бросал вызов британскому фритредерству, а его 50%-ный тариф дал старт американской сталеплавильной промышленности. Его законы о банковской деятельности были направлены на то, чтобы покончить с англо-американскими манипуляциями золотом.
Когда банкиры восточного побережья отказали Линкольну в кредитах на ведение войны, он создал по сути новую национальную банковскую систему, распорядившись напечатать 400 млн «гринбеков». Всё это в совокупности и стало причиной гибели президента, и если Саймонс написал, что пуля, выпущенная в Линкольна, прилетела не с Юга, а с Севера, с Уолл-стрит, то можно добавить: отлили эту пулю и привезли её из-за океана. Линкольн стал первой жертвой в ряду национально-ориентированных президентов США, сопротивлявшихся тому курсу, логическое развитие которого привело к созданию в 1913 г. Федеральной резервной системы (ФРС). И всё же Линкольн своей политикой отодвинул установление контроля англо-американских банкиров над финансовой системой США на полвека. За это время США сделали рывок, став мировой промышленной державой № 1 ― т.е. то, чему пыталась воспрепятствовать Великобритания и её американские союзники, в том числе и посредством развязывания гражданской войны.
255
McDougall W.A. Throes of democracy. The American Civil war era, 1829-1877. N.Y.: Harper Collins, 2008. P. 493.
256
Beatty J. Age of betrayal. The triumph ofmoney in America, 1865-1990. N.Y.: Vintage books, 2008. P. 54.