— Устал? — они плавно покачиваются в ритм медленной музыки — тягучий вокал Лары Фабиан. — Слабо, Серж, слабо.
— Я в другом силен, — он плотнее прижимается губами к ее виску. А потом не только губами и не только к виску — прижимает ее всю к себе вплотную. Она его. На этот вечер — его. И пусть почувствует это. Чувствуешь? Да, это твоя заслуга, вредная девчонка. Королева танцпола. Богиня в черном и золотом.
А она вдруг покорно кладет голову ему на плечо, и все с той же невозможной грацией неспешно двигается в его руках. И не отстраняется, хотя наверняка чувствует реакцию его тела на ее близость. Ну, они же взрослые люди, в конце концов.
— Тебе не холодно? — весна в этом году ранняя, теплая, но уже ночь и довольно свежо. Такси довезло их до ее дома, в котором почти все окна темны — час поздний.
— Немного, — Софья поводит плечами. Действие алкоголя рассеивается понемногу, сказывается усталость от танцев. Единственное, что остается неизменным — волнующее присутствие Бетанкура.
— Ты помнишь, что прошло два месяца? — голос его негромкий.
— Помню, — отвечает так же тихо.
— И?…
— Да целуй уже меня, Серж! Я хочу домой, спать.
Спать ей хочется! Ведьма!
На губах ее уже нет никакой косметики. И только сами губы — мягкие. Нежные. С грешным привкусом дайкири. Сладость сахара, кислинка лайма, крепость рома. И ее губы. Это не может не ударить в голову. А Серж почему-то вспоминает их дурацкий, нелепый уговор… Я позволю вам поцеловать себя в губы… С языком?… Понял, без языка. Вот на этом и стоит остановиться. Не поддаваться магии этой сладости со вкусом рома и лайма.
Ее рот вдруг приоткрывается, сменяя нежную сухость на интимную влажность. И все его благие намерения летят в тартарары. Рукой обнять ее за талию, ладонь под топик, к гладкой коже спины, прижать к себе крепче. И — к черту все, я обманул тебя, девочка. Я больше не могу ждать. Ты виновата сама.
Она приняла его сразу — его объятья, его поцелуй, его руки, губы, все тело, прижимающееся к ней. И вжалась сама ответно. И ответила на поцелуй. Еще как ответила.
Ее пальцы, скользнув от его затылка вниз, пробрались под ворот рубашки и гладили основание шеи. Откуда она знает, что у него там очень чувствительное место?! Его пальцы нетерпеливо порхали по ее пояснице под топиком, чертя что-то. Откуда он знает, что от прикосновения там у нее подгибаются колени?! Обвила своей ногой его бедро, прижалась еще крепче. Потерлась о его пах. Он глухо застонал ей в губы, не прекращая целовать. Да, я знаю, чего ты хочешь. Знаешь, и я…
Раздался негромкий стук, потом смех, потянуло табачным дымом. И они словно опомнились, шарахнулись друг от друга. Кто-то из жильцов открыл окно, чтобы покурить. И заодно спасти их от неминуемых глупостей.
Они молчали долго оба, уравнивали дыхание, собирались с мыслями. Никто не мог решиться начать разговор первый.
Соне сейчас холодно. А ведь совсем недавно было жарко, очень жарко. Она обхватила себя руками и решила, что молчать — глупо.
— Мы так не договаривались, Серж, — голос прозвучал так спокойно, что впору аплодировать себе.
— Ты меня спровоцировала! — он словно ждал ее слов. И тут же взорвался — гневно, запальчиво. На самом деле, вдруг понял, что если она сейчас скажет какую-то глупость — что он нарушил уговор, что это их последняя встреча, — то он просто зажмет ей ладонью рот покрепче, отберет ключи от квартиры, взвалит на плечо и… И потом у нее дома будет трахать ее до изнеможения, пока сил не останется совсем!
— Серж…
— Я просто поцеловал тебя! А ты раздвинула губы и спровоцировала меня!
— Ты прав.
Он замер. А ей сейчас больше всего хочется остаться одной, уйти, любой ценой спасти остатки собственного достоинства.
— Софи, моей вины в том, что так вышло, нет, — уже спокойнее.
— Да.
— Все наши договоренности остаются в силе!
— Хорошо, — голос ее звучит безразлично. — Я пойду домой, Серж, ладно? Замерзла и устала.
Почему с ней все так сложно? Он уже ни хрена не понимает — чего хочет от нее, чего не хочет, чего боится.
— Иди, — кивнул кратко. — Только сначала… — короткий крепкий поцелуй в губы. — И не провоцируй меня больше!
Он дождался, пока за ней закроется дверь подъезда. И пошел. Лишь спустя два квартала до него дошло, что брести пешком по ночному Парижу, когда у тебя на руке золотые Patek Philippe за двадцать тысяч — как минимум, неблагоразумно. А если точнее — то опасно. Серж засунул руку с часами в карман джинсов и поднял правую, голосуя такси. Зря он отпустил Алекса. Самонадеянно.
Она начала раздеваться, едва шагнула за порог. Сбросила босоножки, резко топик через голову на пол, прыгая на одной ноге — шорты туда же. Завтра воскресенье, уберет завтра. А сейчас — в душ.
Смыть с себя все. Гель для волос, тонну косметики. Прикосновения его рук, вкус его губ, запах его кожи. И это липкое между бедер, будь он проклят! Она долго стоит под льющейся водой, упершись ладонью в стену и наклонив голову. Глядя, как стекает вода в отверстие в полу. Утекай. Утекай. Исчезай.
Душ не помог. Стоило ей оказаться под одеялом, непрошеные мысли вернулись. Боже, как он пахнет. У него совершенно сумасшедший парфюм — с какими-нибудь феромонами наверняка, она читала, что есть такие запахи. Иначе какого черта она так на него реагировала?! Терлась об него, как… Фу, стыдно! Стыдно, не стыдно, а от воспоминания о том, какой он был твердый там, где она к нему прижималась, обдало жаром. Он хотел ее. Как мужчина хочет женщину — просто, явно, безыскусно. У них сложились какие-то сложные, идиотски запутанные отношения, но в тот момент все было предельно просто. Он хотел ее. Она хотела его. Да она и сейчас его хочет!
Софья повернула голову и застонала в подушку. Чтоб тебе, Литвинский, жена полгода не давала!
После получаса бесплодных попыток уснуть и осознания того факта, что ни ромашковым, ни мятным чаем делу не поможешь, Соня поступила как взрослая и разумная женщина — закрыла глаза и развела в стороны бедра. Это крайнее средство, но если она себе сейчас не поможет, то при следующей встрече просто изнасилует Бетанкура.
Спустя десять минут Софья уже сладко спала. Снился ей Серж, одетый в средневековый костюм. В руках у него лук, и он целится, прищурив один глаз. Ей кажется, что он целится в нее. А потом сильные пальцы отпускают тугую тетиву. И стрела улетает высоко. В небо.
Он долго ругался, разыскивая по всей квартире свою заначку. Грохотал ящиками в ночи. Нашел в серебристой спальне, в тумбочке под телевизором. Как там они оказались — не помнит категорически. Надо быть все-таки внимательнее — дело, в общем-то, уголовно наказуемое. Хорошо, что Zippo и пепельница предусмотрительно положены рядом с портсигаром.