– Дуб Профессора Пэдбури Шрэддеда, – отозвалась Сова.
– Ух ты… Профессора? Прошу прощения – ты сказала Туп или Дуб?
– Дуб.
– Понял. В таком случае, ты правильно оговорилась: он должен быть Хвостветвительный.
– Послушай, Сова… Ты действительно хочешь участвовать в этом бизнесе? Продвигать изделия, которые не обязательно нужны или полезны кому-либо, кроме изготовителя, предъявлять несусветные претензии и тому подобное?
– Я полагаю, – сказала Сова, – что с моим голосом…
– Да, твой мелодичный голос… Но ты ведь можешь найти ему и более достойное применение. Это, может быть, не моё дело, но если бы я мог открыть тебе истинную суть рекламы… Я даже знаю, как: просто поставлю тебе запись, которую сделал, когда работал репортёром и занимался журналистскими расследованиями. Вот она. Теперь слушай – это интервью я брал у Слика Расмуссена, председателя Американского Совета Табачной Рекламы…
– Мистер Слик, многие люди обращают внимание, что хотя в сегодняшней рекламе табачных изделий почти никогда не показывают курящих, но там никогда не увидишь и пепельниц, дыма, табачного пепла и других вещей, которые должны естественно ассоциироваться у людей с вашей продукцией. Я уверен, что вы не решитесь показать и онкологические палаты, и операции на лёгких… Но не являются ли сопровождающие вашу рекламу виды чистых горных ручьёв, заснеженных склонов, пышущих здоровьем лыжников и так далее… просто-напросто уловками, несколько… вводящими в заблуждение или дезинформирующими потребителя? Что вы можете сказать по этому поводу?
– Ну, прежде всего, молодой человек, на протяжении ряда последних лет американская публика была буквально завалена публикациями, утверждающими, будто именно табак является непосредственной причиной всякого рода проблем со здоровьем. Так вот я хотел бы заметить, что подобным утверждениям, как правило, недостаёт доказательств. Всё, что мы пытаемся делать, это всего лишь разумно уравновешивать подобные несерьёзные обвинения и показывать нашу продукцию в более выгодном, более справедливом свете. Могу с гордостью заявить, что сам на протяжении многих лет являюсь курильщиком, и у меня никогда (кхм) не было проблем, связанных каким-либо образом с этой моей привычкой, которую я нахожу приятной, успокаивающей и (кгм) снимающей внутреннее напряжение. (Кхем.) Нет ничего, я подчёркиваю, ничего (хе-кхе) более удалённого от истины (кху), чем (КХУХ) утверждение, на котором сегодня так (КХА, КХА, КХА) – настаивают… Вы не могли бы ненадолго выключить эту свою пишущую штуковину?
– Ну как, понятно, Сова?
– Возможно, – сказала Сова глубокомысленно, – я могла бы претендовать на преподавательскую должность в Университете.
Возможно. А возможно, что и нет. Увы, мы не настолько уверены, что Сова окажется столь уж ценным пополнением университетского преподавательского состава, поскольку у Совы есть одно незавидная особенность – она, собственно, так глубокомысленно и вставила себя в эту главу, чтоб послужить здесь примером этой особенности: Сова имеет некий Имидж, который стремится поддерживать. При этом Поддержание какого-либо Имиджа имеет тенденцию включать себя – то есть вмешиваться – в способ восприятия Того, Что Есть. Но если нет ясности восприятия Того, Что Есть, как можно его познавать? А если не можешь познавать, как сможешь обучать?
Тут можно вспомнить, как Кролик обнаружил записку от Кристофера Робина, гласящую: «УШОЛ ЩАСВИРНУС ЗАНИТ ЩАСВИРНУС К.Р.» и показал её Сове, чтоб получить Мудрый Совет…
Сова взяла у Кролика записку Кристофера Робина и осмотрела её с неудовольствием. Она, конечно, могла подписаться САВА и могла написать сложное слово СУББОТА так, что никто не спутает его с ВОСКРЕСЕНЬЕ, и ещё могла внятно прочесть всё, толком написанное, если, конечно, никто не заглядывает через плечо и ежесекундно не переспрашивает «Ну?»…
– Ну? – сказал Кролик.
– Да, – сказала Сова, глядя уже Мудро и Вдумчиво. – Я понимаю, что ты имеешь ввиду. Несомненно.
– Ну?
– Именно, – сказала Сова. – Абсолютно.
И добавила, чуть подумав:
– Если бы ты не пришёл ко мне, мне следовало бы прийти к тебе.
– Зачем? – спросил Кролик.
– Именно за этим, – сказал Сова, очень надеясь что Кролик, наконец, сам объяснит хоть что-нибудь.
– Вчера утром, – солидно пояснил Кролик, – я зашёл к Кристоферу Робину. Его не было. А на его двери была приколота записка.
– Эта самая?
– Другая. Но такого же содержания. Всё это очень странно.
– Поразительно, – сказала Сова, недоуменно уставившись снова на записку, причём её вдруг на мгновение показалось, что у Кристофера Робина что-то случилось с каким-то свинтусом. – И что ты предпринял?
– Ничего.
– Наилучшее решение, – авторитетно произнесла Сова.
– Ну? – сказал Кролик опять, поскольку Сова уже знала всё.
– Именно, – сказал Сова.
Некоторое время после этого ей ничего не приходило в голову, а затем, внезапно, пришло.
– Скажи мне, Кролик, – сказал она, – поточнее: какие именно слова были в первой записке. Это очень важно. От этого зависит всё. Какие именно слова были в первой записке.
– Те же самые, что и в этой.
Сова внимательно посмотрела на него, размышляя, а не спустить ли его пинком с дерева, но, рассудив, что это всегда успеется, решила попробовать ещё раз выяснить, о чём они тут толкуют.
– Припомни, пожалуйста, именно слова – сказала она так, как будто Кролик ничего не ответил.
– Было просто сказано УШОЛ ЩАСВИРНУС. Так же, как и здесь, только здесь добавлено ЗАНИТ ЩАСВИРНУС.
Сова вздохнула с видимым облегчением.
– Ага! – сказала Сова. – Теперь мы, наконец, знаем, где мы остановились.
– Да, но где Кристофер Робин? – сказал Кролик. – Вот в чём вопрос.