Однажды давным-давно обезьяны, жившие в горах, решили переселиться пониже, где было гораздо теплее. Но спустившись в долину, они обнаружили там кузнечиков, докучавших им своим стрекотаньем. Обезьяны попробовали убедить кузнечиков уйти — сначала уговорами, а потом и угрозами. Но кузнечики, конечно, уходить и не собирались.
— Ничтожные козявки! — проревел, наконец, Вождь Обезьян. — Если не уйдёте сами, мы выживем вас отсюда! Завтра мы дадим вам Великое Сражение!
— Что ж, — согласился Вождь Кузнечиков, — если вам так этого хочется…
На следующий день обезьяны спустились в долину вооруженные тяжелыми дубинами.
— Выходите, кузнечики! — воскликнули они. — Где вы?
— Да вот же мы! — ответили кузнечики, уже начавшие скакать по своим противникам.
Шмяк, шмяк, шмяк — в дело пошли дубины, которыми обезьяны принялись обрабатывать друг друга, ведь кузнечики для дубин оказались слишком проворными. А Вождя Обезьян тут просто передёрнуло от отвращения: Вождь Кузнечиков приземлился ему прямо на нос.
— Я проучу его, о Повелитель! — воскликнула обезьяна, оказавшаяся рядом.
И она нанесла своей дубиной свирепый удар, не попав по кузнечику, который тут же отпрыгнул подальше, но зато глубоко вминая между глаз нос Обезьяньему Вождю. Так и пошло: нос за носом, у одной обезьяны за другой… В конце концов изувеченные обезьяны, пошатываясь, побрели прочь, и в долине опять воцарился мир.
С тех пор обезьяны избегают долин, а носы у них так и остались вдавленными.
Во-вторых, действительно ли огромная корпорация надёжнее маленькой компании? Эта древняя мастодонтская точка зрения в конечном счёте не слишком помогла когда-то динозаврам, и, видимо, не слишком хороша она и для нынешнего бизнеса.
Когда-то динозавры, как рассказывают нам в школе, были наиболее совершенными существами на этой планете. Однако географические и климатические изменения привели к вымиранию этих действительно могучих животных: они не умели Приспосабливаться и не были готовы конкурировать с малыми, более лёгкими и живучими существами, занявшими их место. Дальние потомки этих существ живы и сегодня: это, как рассказывают нам ученые, обычные птички — маленькие, подвижные и быстро приспосабливающиеся.
В течение недавнего времени большими компаниями скупались малые фирмы, но лишь для того, чтобы быть купленными, в свою очередь, гигантскими корпорациями, которых позднее скупили межнациональные конгломераты. Чем крупнее и чем более зависимыми друг от друга становятся они в процессе, тем более уязвимыми оказываются в результате. Худшим из врагов любого гиганта обычно оказываются его собственные размеры. И, как показывают недавние события, требуется вовсе не так уж много усилий, чтобы ввергнуть большую компанию в серьёзные неприятности. И чем более громоздкой оказывается компания, тем тяжелее будет её падение. Возможно, в течение какого-то времени Выживание Крупнейших было условием делового процветания. Но на смену ему приходит Успех Малых. В поисках новых продуктивных подходов нынешние творчески мыслящие бизнесмены изучают тактику и кодексы самураев. Они могли бы добиться большего успеха, думаем мы, читая в «Даодэцзине»: «Мягкое слабое одолевает твёрдого сильного» или «Могучее, крупное — принижается; нежное, слабое — возвышается». Просто мысли.
В углу позади стола послышалось шуршание, и вскоре к ним опять присоединилась Сова.
— Так, Пятачок, — сказала Сова, глядя с некоторым неудовольствием. — А где Пух?
— Так сразу и не скажешь, — отозвался Пух.
И, наконец, последнее по поводу «Большое — Лучше»: действительно ли взрослый мудрее ребёнка? На индивидуальном уровне, конечно, всё зависит от того, какой именно взрослый и какой ребёнок. Но для даоса, в общем случае, мудрость присуща именно ребенку. Дети рождаются мудрыми; большинство взрослых мудрость эту, или многое из неё, утрачивает. А те, кто не утрачивает, так или иначе подобны детям. Неужто это Простое Совпадение, что китайский суффикс цзы, который принято понимать и переводить как «мастер, учитель», буквально означает ребёнок, младенец? Как писал конфуцианский, но, как это ни странно, и даосский философ Мэн-цзы, «Великий человек сохраняет в себе ум ребенка». И, как показывает следующая история из Чжуан-цзы, великий человек ещё и уважает ум ребенка:
Сопровождаемый шестью из своих мудрейших мужей, Жёлтый Император направлялся к горе Чу Цзу (Chu-T'zu), чтобы побеседовать с мистиком Да Куаем. В окрестностях города Сян Чэн процессия сбилась с пути. Проблуждав некоторое времени, они наткнулись на мальчика, пасшего лошадей.
— Не знаешь ли ты, как найти путь к горе Чу Цзу? — спросили они его.
— Знаю, — ответил мальчик.
— В таком случае, — сказали они, — может быть, ты знаешь и как нам отыскать пещеру отшельника Да Куая?
— Да, — ответил мальчик, — я могу сообщить вам и это.
— Что за дивный ребёнок! — сказал император спутникам. — Он знает так много… Позвольте мне испытать его.
Император вышел из экипажа и подозвал мальчика к себе.
— Скажи-ка мне, — сказал Жёлтый Император. — Если бы ты был ответственным за всю Поднебесную, что бы ты мог сказать по поводу управления ею?
— Я разбираюсь только в том, как пасти лошадей, — ответил мальчик. — Сильно ли отличается от этого управление Поднебесной?
Не удовлетворившись таким ответом, император спросил его снова:
— Я понимаю, что управлять Поднебесной — не твоё дело. И всё же я хотел бы знать, не приходили ли тебе какие-либо мысли по этому поводу?
Мальчик не отвечал. Император спросил его еще раз. В ответ мальчик опять повторил свой вопрос:
— Сильно ли отличается управление Поднебесной от ухода за лошадьми?
— Расскажи мне об уходе за лошадьми, — сказал Жёлтый Император, — и я отвечу тебе.
— При уходе за лошадьми, — сказал мальчик, — необходимо удостовериться, что ничто им не навредит. Поступая так, мы удаляем в самих себе всё, что могло бы повредить лошадям. Управление Поднебесной сильно отличается от этого?
Жёлтый Император дважды поклонился до земли и воскликнул: «Небесный Наставник!».
— А он был в горшочке с крышкой? — спросил Пух.
— Кто в горшочке? Пух, ты о чём?
— Мёд…
— Какой мёд?
— Мёд, о котором ты недоговорил: «Если кто мой мёд…». Это ты сказал.
— Ах, «Если кто ПОЙ-МЁТ»! Ты просто ослышался.
— Ох, твой мёд ещё и поёт?
— Слушай, Пух, у тебя когда-нибудь бывает, чтобы ты совсем-совсем не думал о желудке?
— Я очень редко думаю о желудке, — сказал Пух.
— Да? Я рад это слышать.
— Я думаю в основном о еде.
— М-да! — сказала Сова. — Хорошенькие дела!
— Пух, надо, наверное, что-то делать? Может что-нибудь придумаешь? — попросил Пятачок.
— Ну, я только что подумал кое о чём, — сказал Пух. — Так, об одном пустяке.
И он запел:
— Только и всего, — сказал Пух.
Сова, пренебрежительно фыркнув, сказала, что, если Пух, конечно, закончил думать о своём личном «только и всего», то можно, наконец, задуматься и над Проблемой Общего Спасения.
— Потому что, — сказал Сова, — мы не можем выйти через то, что раньше было дверью. Теперь её чем-то привалило.