Даосизм, напротив, полагал, что уважение должно быть заслуженным, а уж если Большой Папа ведёт себя скверно, то члены его семьи имеют право на мятеж. Это относилось и к императору и его «семейству», т.е. и к его приближённым: если император оказывался тираном, подданные имели право его свергнуть. Высшие сановники-конфуцианцы жили в постоянном страхе: члены тайных даосских и буддистских обществ были всегда готовы выступить и попытаться опрокинуть Трон Дракона, если условия жизни становились невыносимыми, как это не раз и бывало.
Симпатии даосов всегда были на стороне Униженных — на стороне изгоев и париев общества, включая тех, кто был разорён уловками алчных торговцев и чиновников и вынужденно стал одним из «Братьев Зеленых Лесов» (как называли тогда объявленных вне закона) или «Гостей Рек и Озер» (бродяг). Китайские боевые искусства создавались прежде всего даосами и монахами-буддистами, чтоб защищать обездоленных и научить их защищаться самостоятельно. Эти искусства точнее было бы называть анти-боевыми, поскольку они использовались не только против вооруженных бандитов, но и всякий раз против солдат местных князей или императорских войск, когда те поднимали свои мечи на слабых. Но если буддистские воинские искусства имели тенденцию к «жёстким» формам самообороны (из которых позднее развились силовые и прямолинейные каратэ и таэквондо), даосы отдавали предпочтение «мягким» формам, вроде «текучих» и уклончивых тайцзицюань или пакуанчо (подобные дзюдо или айкидо, но более изощрённые и утончённые).
Повествуя о том, что воспринималось ими как злоупотребление силой и властью, даосские писатели пользовались словом так же, как мастера воинских искусств — обезоруживающими движениями и активными точками тела. Сочетая факт и вымысел, они предавали гласности преступления сильных мира сего и высмеивали лукавых, самонадеянных, напыщенных и жестоких. И хотя раздраженные конфуцианцы не раз попытались покончить с подобной литературой, все эти попытки, как правило, оказывались неудачными, поскольку симпатии простых людей были на стороне даосов.
Учитывая то, что даже Великие и Могучие конфуцианцы сохранили, видимо, остатки уважения к животным и потому иногда именовали «низших» граждан Поднебесной «свиньями» и «собаками», не удивительно, что даосские авторы оставили множество как реальных, так и выдуманных историй о животных, в которых опороченные существа типа мышей, змей и хищных птиц демонстрируют образцы добродетельного поведения, которому хотели бы следовать Благородные Мужи. В этих историях отвага, искренность, верность, и честность зверьков противопоставлялись претенциозности и лицемерию богатых землевладельцев, торговцев и правительственных чиновников. Вот, к примеру, как об этом писал Чжуан-цзы [iii]:
Ответственный За Жертвоприношения вошёл к свинарник в своих церемониальных одеждах и обратился к свиньям.
— Чем вы недовольны? — спросил он. — В течение трёх месяцев я буду откармливать вас отборным зерном. Затем сам я в течение десяти дней — в то время как вы едите — буду поститься, а потом — заботливо наблюдать за вами ещё в течение трёх дней после этого. Наконец, я расстелю свежие циновки и удобно уложу вас на церемониальном столе для жертвенного введения в мир духов. И это всё я буду делать для вас. Так о чём вам беспокоиться?
Если бы Ответственный действительно заботился о благополучии свиней, он просто кормил бы их отрубями и мякиной и оставлял в покое. Но он беспокоился лишь о себе и своём авторитете. Он наслаждался своими церемониальными одеяниями и высокой шапкой, полагающейся ему по должности, и обожал разъезжать в торжественно украшенной повозке — зная, что, когда он умрёт, его величественно понесут к могиле под великолепным балдахином, распростёртым над его гробом. Но если бы он беспокоился о благополучии свиней, он не придавал бы всему этому никакого значения.
Но объектами насмешек даосских авторов были не только богатые конфуцианцы. Подобно Братьям Марксам или Стэну Лаурелу и Оливеру Харди, даосы высмеивали Раздутое Эго на всех уровнях общества. Один из примеров такого смеха — новелла «Грушёвое семечко» Пу Сун-лина, писателя династии Цин:
Зажиточно одетый крестьянин торговал грушами на рынке. Поскольку груши были большими и сочными, вскоре он изрядно поднял на них цену. Проходивший мимо даос в заплатанном халате с заброшенной за спину маленькой мотыгой остановился у повозки крестьянина и попросил грушу. Крестьянин прикрикнул на него, чтоб тот убрался. Но даос и не думал уходить. Крестьян злился всё сильнее и сильнее. Скоро он уже кричал во весь голос.
— В твоей повозке сотни груш, — невозмутимо заметил даос. — А я прошу лишь одну. Зачем так расстраиваться?
На шум стали собираться люди. Из публики крестьянину посоветовали запустить в оборванца гнилой грушей. Но крестьянин не решился. Наконец кто-то, видя, что шум может перейти в потасовку, купил грушу и вручил её даосу. Искренне поблагодарив благодетеля, даос обратился в толпе.
— Мы, последователи Дао, испытываем отвращение к мелочной жадности, — сказал он. — Позвольте мне разделить этот восхитительный плод с вами, добрые люди.
Но никто из людей не захотел принять от даоса ни кусочка груши. Зеваки настаивали, чтобы он съел её сам.
— Всё, что мне нужно, это семечко для посадки, — пояснил даос, — а затем я смогу вознаградить вас.
Он съел всю грушу кроме одного маленького семечка, вырыл своей небольшой мотыгой ямку, опустил туда семечко и засыпал его землёй. Затем попросил тёплой воды. Кто-то принёс ему немного воды из ближайшей лавки. Толпа зачаровано наблюдала, как там, где было посажено семечко, оседает политая даосом земля.
Внезапно из земли появился крохотный росток, быстро превратившийся в деревце. Оно разбросило ветви и выпустило обильную листву. Вскоре дерево зацвело, а затем явило обильный урожай крупных сочных груш.
Даос роздал плоды присутствовавшим, и вскоре все груши были съедены. Тогда он срубил дерево своей маленькой мотыгой и, помахав толпе рукой, безмятежно отбыл, волоча дерево за собою.
Вместе с зеваками, широко раскрыв рот, наблюдал за всем этим и жадный крестьянин. Когда же он оглянулся на свои груши — обнаружил, что они исчезли. Стряхнув с себя остатки даосских чар, он понял, что произошло. Теперь он увидел и то, что часть одной оглобли его повозки — как раз такой же толщины, как ствол «грушёвого дерева» даоса — была отрублена и тоже пропала.
После долгих упорных поисков крестьянин нашёл кусок своей оглобли прислонённым к стене, где его и оставил даос. Что касается самого даоса, то больше его никто не видел. Толпа же просто рыдала от смеха, оценив его поучительную шутку.
— Пришёл кто-то ещё? Ох…
— Так это ты — новый телохранитель Пятачка. Ну-ну.
— У тебя какие-то проблемы, приятель?
— Нет, никаких.
— Лады. Будь я на твоём месте, парень, у меня вообще не было бы никаких заморочек.
— Ну конечно. Ты ведь и так всё знаешь. Например, то, как легко выдернуть у кого-нибудь из-под ног свободный коврик — вроде того, на котором ты стоишь.
— Ты это о чём?
— Да так, ни о чём. Просто чувствуй себя как дома.
— Без проблем.
Чтоб понять, почему даосы помогали Слабым и Униженным, необходимо познакомиться с отношением даосов к силе и могуществу, начиная от Сил Вселенной и до низших уровней. Как и по многим другим вопросам, и здесь точка зрения даосов исторически оказалась более или менее противоположной конфуцианской.
[iii]
Для сравнения — чтоб показать, насколько разнятся переводы с древнекитайского — приведу тот же фрагмент из Чжуан-цзы в переводе В. Малявина (в тексте представлены почти дословно переводы с древнекитайского на английский самого Б. Хоффа). Попутно заметим, что многое здесь зависит ещё и от того варианта/издания текста, с которого делался тот или иной перевод. — Прим. переводчика.
Некий жрец, облачённый в церемониальные одежды, вошёл в хлев и спросил жертвенную свинью:
— Отчего ты боишься смерти? Я буду откармливать тебя три месяца, семь дней блюсти ритуальные запреты, три дня поститься, а уж потом, подстелив белый тростник, положу тебя на резную скамью.
Некто, заботившийся о свинье, сказал:
— Уж лучше кормиться отрубями и мякиной, да оставаться в хлеву!
Некто, заботившийся о самом себе, сказал:
— Хорошо быть вельможей, который ездит на колеснице с высоким передком и носит большую шапку, а умрёт — так его похоронят в толстом гробу, водружённом на погребальную колесницу.
Заботившийся о себе предпочёл то, от чего отказался заботившийся о свинье. Чем же он отличается от свиньи?