– Отсюда к замку до первого холма. Вас встретят. Тут верст пять. Когда будете?
– Даст бог, часа за два. Собраться надо.
Сойдя из балки, они подтянули подпруги донцов, вскочили в седла и весело поскакали к чернеющему вдали холму. Из балок, оврагов и кустарника в сумерках начали появляться солдаты и их унтеры. Весь день они пролежали в укрытиях, а с темнотой поднялись. Костров не жгли. Сухарей пока было вволю. Слева все еще изумрудно светилось море, но небо неожиданно быстро затянуло тучами и пала тьма.
К палаткам в зарослях под холмом они выехали на свет свечи, предупредительно зажженной адъютантом Курдимановым. Прежнего Петра Канчиелова, бывшего адъютантом с Новоселицких времен, но заленившегося, Рибас отправил в полк. Курдиманов принял коней, сказал, что все спокойно, и Рибас с Хвостовым вошли в палатку.
Капитан Трубников и пехотный поручик Белян при свече играли в карты. Тотчас бросили.
– С чем сегодня? – улыбнулся Рибас Беляну.
– Куропатки, господин генерал.
Белян появился в их лагере вчера. Принес двух зайцев, которых ухитрился зажарить днем на костре без дыма. В его роте сержант-херсонец умело спроворивал зайцев силками. Капитан Трубников третьего дня задержал двух конных татар из прикрепостного селения Хан и привел их не к Гудовичу, а к Рибасу. Впрочем, генерал-майор отлично понимал, почему именно сегодня Белян и Трубников явились в расположение его лагеря – это был лагерь передового корпуса армии.
Курдиманов накрыл «стол» на расстеленной на полу палатки рогоже. Кто присел. Кто прилег. Выпили остатки итальянского «Розсолиса». Куропатки успели остыть, но все не ели с полудня, и мясо казалось особенно отменным, да и было таковым.
По палатке вдруг застучали сотни кадет-барабанщиков. Это внезапно начался дождь. Все слушали его, но никто не сказал ни слова, потому что дождь был не только некстати, но вовсе ни к чему. Замок Хаджибей стоял на высоких глинистых склонах. Только полковник Хвостов, раскуривая трубку, прислушиваясь к дробному стуку, нарушил молчание:
– Ничего. Там кустарник крепкий.
Рибас накинул на плечи плащ-епанчу, завязал тесемки у шеи. Белян и Трубников были готовы идти с ним.
– Вы, Белян, останьтесь, – сказал Рибас подпоручику, но увидев при свете свечки юное, совсем девичье лицо Беляна, добавил: – Знаете, где казаки расположились? Пойдите туда. Пусть к двенадцати ко мне на совет пожалуют. И донские, и черноморские.
Адъютант и майор Трубников вышли за ними в непроглядную темень. Втроем, оскальзываясь и чертыхаясь, шли почти наугад, пока не появилась возможность ориентироваться на морской прибой, едва слышный, но они шли на его шелест.
– Иди вперед, – сказал Рибас адъютанту.
– Да я помню. Я выведу, – сказал Курдиманов.
И верно – вывел точно к изгибу залива, в котором были видны редкие огни турецкого флота.
– Вот на этом перешейке орудия Меркеля поставим, – сказал Рибас. – Запоминайте, капитан.
Но вся эта никчемная скрытность начинала раздражать его. С десятого сентября он с тремя конными, тремя пешими полками черноморских казаков, с Троицким полком Хвостова и гренадерами Воейкова шел ночными маршами. Одного человека спрятать трудно, а уж целый корпус в безлесой местности провести к цели незаметно – дело немыслимое. Стоило пройти морем одному турецкому лансону – и все открыто. В замке и на османском флоте наверняка уже знают о всех передвижениях и держат ухо востро.
– Огни зажигать вон там, левее. – Он махнул в темноту рукой. – Три фонаря.
– Я дежур-капитанам показывал место, – сказал Курдиманов. – И для огней, и для орудий.
– То было днем. А если в темноте ошибетесь…
Он не договорил, потому что место для орудий Меркеля и для огней эскадре Войновича указал еще вчера, но оплошность была бы роковой.
Под непрекращающимся дождем вернулись в лагерь и, когда ливень усилился, вошли в палатку.
– Пропади все пропадом, – ругался Хвостов. – Недаром море светилось. Правы оказались солдаты: надо было молебен отслужить.
– Завтра отслужишь по тем, кто до утра не доживет, – сказал капитан Трубников.
Хвостов ушел в соседнюю офицерскую палатку. Оттуда доносились приглушенные голоса.
– Что там? – спросил Рибас.
– Игра идет, – ответил адъютант.
– Во что?
– Макао. Наши и два секунд-майора.
– Кто такие?
– Сандерс из Лифляндского егорского. И Осипов из Ряжского.
Рибас их не знал. Из офицерской палатки доносился смех.
– Это, верно, Люберх банк по две карты метает, – с усмешкой сказал адъютант. Капитан Люберх слыл недотепой.