В Яссы прибыли утром. Базиль Попов определил их в дом молдаванина майора Марка Портария, служившего у Потемкина по особым поручениям. Только успели переодеться, гостеприимный хозяин пригласил к столу, накрытому неслыханными блюдами. Портарий потчевал:
– Вот кавурма из утки. Пеште ку мождей – рыба с чесноком, сэрмэлуцэ молдовенешть – голубцы по-молдавски.
Пили пришедшийся по вкусу генералу молдавский кисель с красным вином. Рибас расспрашивал Портария о Ясских делах и удивлялся осведомленности его в любых вопросах.
– Идут ли переговоры о мире? – спрашивал генерал.
– Вяло, – отвечал молдаванин. – Гассан-паша отправил условия мира султану. Но что из этого может выйти? Одна беда.
– Отчего же так?
– Гассан в прошлом году с флотом бежал. А теперь Потемкина слушает. Султан ему этого не простит.
– А что слышно о судьбе посланника Булгакова в Константинополе?
– Освобожден. На рагузском судне его в Триест отправили.
Рибас не переставал удивляться: его хозяин знал, даже на каком судне посланника отправили. Откуда? Тем временем Портарий продолжал:
– Князь требует границы по Днестру. И будет мир. Но султан не согласится.
– Почему же?
– У России один союзник – Австрия. Но Пруссия – турецкий козырь. Австрия уже ее испугалась, и от России она отойдет.
– Этого не может быть! – не поверил генерал. – А что князь, здоров?
– Вчера я с ним в шахматы играл. Был здоров.
– Я рад нашему знакомству, – сказал Рибас.
Надев мундир солдатского сукна, генерал отправился к Потемкину. В просторных хоромах было холодно и дымно. Заготовленные с осени дрова кончились, а новые оказались сыры, и Рибас издали услыхал, как князь распекает интендантов. В зале накрывали стол. Сновали посыльные и слуги.
– Чего просить приехал? – спросил. Потемкин, когда генерал вошел в кабинет.
– Просьбы мои начнутся, когда флотилию на киль буду ставить, – отвечал Рибас, а князь подошел и пощупал сукно его мундира.
– Солдатское? Добро. Но придется тебе еще один мундир шить.
– Разорюсь, ваша светлость.
– Ты генерал-майор, а начальствуешь над гребным флотом. Без морского мундира с эполетами на обеих плечах негоже тебе флотскими командовать. Я распоряжусь, чтобы тебе этот мундир присвоили. Проси, что флоту потребно. Весной будет поздно.
– Вот список.
– Приготовил? Потом посмотрю. За этим только и приехал, чтоб список о порохе и ядрах подать?
– Счастлив видеть вашу светлость. Привез вам бочонок айвы по-кардинальски и рецепт английского молока.
– Ступай. Вечером на бал приходи.
Возвращаясь к себе, генерал увидел промчавшуюся мимо карету, запряженную шестеркой лошадей.
– Кто это? – спросил он у вышедшего на крыльцо Марка Портария.
– Румянцев.
– Живет здесь?
– Да. Хоть от армии отставлен. Потемкин этим очень раздражен.
Марк Иванович – Портария звали, как и Войновича – рассказал, что Румянцев живет в Яссах в надежде перемен в своей судьбе. Но императрица давно приказала графу Безбородко выжить Румянцева из Ясс.
– За что? Он знаменитый, прославленный фельдмаршал! – изумился Рибас.
– Значит, мешает. Присутствие его в Молдавии подает случай к вредным слухам.
– Да, – вздохнул генерал. – Так проходит слава мира в России.
– А вот Александр Васильевич продолжает доносить о своих делах как Потемкину, так и Румянцеву. Уважает. – Сказал Портарий, и Рибас уверился, что этот человек осведомлен обо всем.
Узнав о предстоящем бале, Катрин с тревогой принялась перебирать свои туалеты. Через час пришел обеспокоенный Базиль:
– Чем вы так поразили князя? Что это за кардинальская айва, английское молоко?
Выяснилось, что Потемкин решил попотчевать вечернее собрание дарами Рибаса, но никто не знал, что именно представляют из себя его дары.
– Айва в сиропе, крашена кошенилью, – объяснял генерал, – это и есть по-кардинальски. А рецепт молока мне Настя прислала. Оно с гвоздикой, кардамоном, белками, его взбивают, кажется, и добавляют толченого сладкого миндаля. Отлично восстанавливает силы.
– Ну что же, – сказал Базиль, – за десертом будем восстанавливать силы английским молоком.
Он взял рецепт и ушел.
Бэл начался большим приемом, на котором сверкали остроумием и бриллиантами графиня Браницкая, княгиня Долгорукова, госпожа Витт. Рибас представил Катрин Васильчину как истинно русскую женщину, презревшую благополучие для милосердия и помощи армии. Потемкин благосклонно кивнул, а вниманием Катрин всецело завладели барон Бюллер и Рибопьер.