И тут генерал вспомнил:
– Мой бог, я обедал с вами у Кауница! Но у вас тогда был другой титул.
– Да. Мой титул был граф Шинон.
– Конечно же! – Рибас повернулся к де Линю. – Разве вы не помните тот обед?
– Генерал, – ответил де Линь, – обедов у меня было значительно больше, чем у герцога титулов.
Генерал остался доволен тем, что вспомнил ту, первую встречу в Вене, когда он ездил по Европе по следам наследника Павла. А дюк рассказывал, что после событий в Париже он уехал в бездействовавший полк Эстергази близ Седана, оттуда написал Екатерине II о зачислении в российскую службу, но, не дождавшись ответа, отправился в Вену.
– Господа, – сказал Рибас, – мы здесь почти ничего не знаем, что происходит во Франции?
– Двумя словами не ответишь, – пожал плечами Ланжерон. – Но я попробую. На политическую арену выступила новая сила – Третье сословие. И все дело в том, что у короля нет золота, а у третьего сословия оно есть, чтобы рассчитаться с национальными долгами. Это сословие и взялось командовать. Но так как своего золота ему жаль, оно стало грабить аристократов и духовенство! Наше имущество продается с молотка. Народ… раньше платил оброк нам, а теперь – налоги третьему сословию. Нас они разорили, народ обманули. Но это не продлится долго, король собирает силы.
– Простите, – сказал Рибас, – не сомневаюсь, что вы за короля. Тогда, почему же вы здесь?
Дюк Ришелье впервые прямо и внимательно посмотрел на генерала. Ланжерон развел руками:
– Будем считать, что это всего лишь эпизод из нашей жизни.
– Впрочем, мне опытные офицеры нужны, – сказал генерал. – Но я вас предупреждаю: легкого приключения не получится. Дело будет кровавым.
В палатку вошел флигель-адъютант Екатерины Валериан Зубов – брат теперешнего фаворита императрицы.
– Господа, был новый парламентер от турок. Опять просил отсрочки. Суворов ответил ему: «Поздно».
– И нам пора к флоту, – кивнул Рибас. – Собирайтесь. Вечером отправимся.
Головатый дал генералу лодку, и французские офицеры, де Линь и Зубов, изъявившие желание наступать со стороны Дуная, в темноте проскользнули по реке к мысу Чатала, ступили на палубу бригантины, где в каюте их ждал ужин, грог, трубки и несколько нераспечатанных колод лейпцигских карт. Отужинав, Рибас играть не остался – предстоял трудный день.
Десятого с восходом низкого мутного солнца началась пальба из всех осадных орудий с суши и из пятисот шестидесяти семи орудий всех калибров гребного флота. Канонада продолжалась весь день. Крепость отвечала. Стоявшая рядом с флагманом бригантина «Константин» взлетела обломками в небо – погибли капитаны Нелидов и Скоробогатов и шестьдесят нижних чинов. Восторженное настроение вмиг слетело с европейских офицеров.
В три пополуночи с первой ракетой обстрел был прекращен, и генерал вывел все свои суда за мыс и поставил их под крепостью параллельно берегу в две линии. В первой в ста казацких лодках приготовился десант. Во второй стояли лансоны, плавучие батареи, средние суда. На легком кирлангиче Рибас объехал свой флот.
Вторую ракету в получасе шестого генерал оставил без внимания – это был сигнал для сухопутных колонн начать движение, а флотилии еще не пришла пора – берег рядом. Суда начали движение в шесть и в получасе седьмого, когда в крепости загрохотали пушки, начали высаживать десант. И сразу же в лоб десанту ударили турецкие береговые батареи. В свете от загоревшихся лодок генерал с кирлангича увидел де Линя и дюка Ришелье, бегущих со шпагами и пистолетами в руках вместе с ротой гренадер. Картечь флота пронеслась над их головами, выбивая турецкие орудийные расчеты. Справа раздалось громогласное «А-а-а!» – там высаживапольский полк и кричал на замешкавшихся.
Десант генерала Арсеньева, как и было условлено, на берегу разделился на четыре части. Арсеньев с перевязанным после недавней болезни горлом, вел колонну на батареи. Над крепостью встал хор визгливых, отчаянных, смертных криков, а пушечная пальба расстреливала этот хор и никак не могла покончить с ним – в шестьдесят тысяч глоток вопил этот невиданный орган кровавой битвы.
Кирлангич ткнулся носом в топкий берег, Рибас и дежурные офицеры обнажили шпаги, побежали к батареям, откуда из ложемента выскочил граф Ланжерон – вал турецкой пехоты рухнул на штыки гренадер, накрыл их, заметался, расползался… Руку нельзя было вытянуть, чтобы не наткнуться на янычара, шпаги стали неудобны…
– Тут тесно, как на парижском балу! – кричал Ланжерон, а Рибас выстрелами из пистолетов обеспечил себе пространство для шпаги. Споткнувшись и оказавшись на земле, схватил ятаган, поднялся, вооружившись им. Турецкая пехота не смогла отбить свои батареи, откатилась в брешь стены куда по развалинам, отпихивая трупы, карабкались гренадеры.