Откупорили бургундское. Суворов зачитал депешу Потемкину:
– Стены измаильские и народ пали пред стопами престола Ея Императорского Величества. Штурм был продолжителен и многокровопролитен. Измаил взят, слава Богу! Победа наша… – И добавил: – Всех, господа, имею честь поздравить.
7. Невосполнимые потери и беспокойный мир
1791
Взятием Измаила закрылась кампания 1790 года. Под гром трофейных пушек благодарственный молебн отслужил в крепости священник Полоцкого пехотного полка отец Трофим Куцинский, который во время штурма, когда полковой командир был убит, повел солдат с крестом на неверных, за что его наградили золотым крестом на бриллиантовой ленте и возвели в сан протоирея.
Эммануил поправлялся. Принц де Линь увез дюка Ришелье в Яссы, откуда шел слух о размолвке Потемкина с Суворовым. Говорили, что князь встретил генерала-аншефа словами:
– Не знаю, чем и наградить вас!
– Я не торговаться сюда приехал! – крикнул в ответ Суворов.
Может быть, поэтому он через неделю снялся с полками в Галац. Эммануил, поправлявшийся и произведенный в полковники, последовал за генерал-аншефом. Кутузов остался при Измаиле комендантом. Бригадир Рибопьер был убит. Мекноб ранен. Илья Безбородко ранен весьма тяжело, и его заменил при штурме герой Хаджибея полковник Хвостов. Русские потеряли под Измаилом около двух тысяч убитыми, более трех тысяч было ранено. Кутузов писал жене: «Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся… Кого в лагере не спрошу, либо умер, либо умирает. Сердце у меня облилось кровью и залился я слезами…»
Нижние чины взяли богатейшие трофеи, щеголяли по крепости в драгоценных уборах, набили ранцы серебром и золотом. За чарку вина солдаты насыпали маркитантам чарку жемчуга. Пленных отправили на работы в Николаевский порт. Выяснилось, что число защитников Измаила, получавших по списку довольствие, было сорок две тысячи. Больше половины из них легло убитыми, трупы закапывали в крепостном рву.
Гребной флот Рибаса, лодки Чепиги и Головатого зимовали под Измаилом. Граф Ланжерон, теперь полковник, получив известие, что в Париже готовится конституция, сказал Рибасу:
– Мой дунайский эпизод продолжается. Я остаюсь при армии.
Когда же стало известно, что он, Рибас и дюк Ришелье получат за Измаил золотые шпаги с бриллиантами и надписями «За храбрость», Ланжерон и Рибас поскакали в Яссы.
Гостеприимный Марк Портарий был рад их приезду, устроил в прежних покоях, велел служанке собирать на стол, на вопрос о Катрин сказал:
– Уехала. Сразу, как в Измаиле побывала, вернулась сама не своя и уехала.
– Она ездила в Измаил? – удивился Рибас.
– Хоронить бригадира Рибопьера.
«Выходит, взбалмошная искательница приключений полюбила адъютанта князя?» – подумал Рибас, а Марк Иванович сказал:
– Собралась и отправилась в монастырь.
– Как?
– Под Кишинев.
– Постриглась?
– Этого не знаю.
Катрин и монастырь? Воистину, волю божью, чьи начертания неисповедимы в человеке, не угадать никогда.
Потемкин был в Бендерах. Рибас отправился в его канцелярию и застал Базиля Попова больным и в сборах. Он с трудом дышал, отдавая приказания.
– Удушья замучили, Осип Михайлович. Уезжаю следом за князем в Петербург.
Рибас узнал, что размолвка с Суворовым привела к тому, что Потемкин оставил свою армию не на Суворова, а на князя Репнина.
– Поздравляю вас, – Базиль обнял Рибаса.
– Значит, известия о золотых шпагах мне, Ланжерону и Ришелье верны?
– Вам еще и орден Святого Георгия второй степени!
В декабре императрица писала Потемкину: «Со всеми, от Бога данными успехами, тебя поздравляю; флаги мною отосланы к церемонии в крепость; для генерал-майора Рибаса на первый случай посылаю крест второй степени Святого Георгия, который он завоевал по справедливости, а потом оставляю тебе его и далее награждать по усмотрению».
Возбужденный и обрадованный генерал получил почту и здесь же в канцелярии у окна вскрывал ее. Суворов из Галаца писал: «Ваше превосходительство! Эммануэль и я целуем Ваши руки, но скоро ли Вас обнимем? Серет замерз, стало спокойнее… Наш друг Кутузов не знает равных в трудолюбии и неустанно печется о порядке… Вы же после своих подвигов поразмыслите: не прогуляться ли Вам к Варне и не атаковать ли Вашим друзьям Шумлу…»
Жена Настя чередовала поздравления с известиями о заболевании императрицы подагрой, которую та лечила малагой с перцем. Самодержица считала, что подагра перешла в желудок и внутренности, и без стакана малаги ее мучили адовы боли. Андре оставил записку, что уезжает с князем в Бендеры и ждет дальнейших распоряжений Потемкина о своей судьбе. От Виктора Сулина писем не оказалось.