– Сорок, – ответил Мигрин.
– А бревен при каждом курене сколько?
– По восьми. Да куда они годятся? Сгнили.
– Ничего. У Салтыкова под Очаковом имение. Лес нужен. Я рассудил так: Салтыков нам ведомости на гнилую провизию шлет, а мы ему в ответ свою ведомость на такие же бревна представим.
Играли в карты. Под утро пили квас из терна. Прощались сердечно – позади пять лет боев и жарких дел.
На другой день Рибас рассказал Суворову о «щедром» подарке Головатого Салтыкову. Александр Васильевич хохотал, упал на сенник, а в это время вошел де Волан. Увидев смеющегося генерала, он неторопливо раскурил трубку, спросил:
– Сколько миллионов из Петербурга получили? Суворов вскочил, потемнел лицом.
– Сколько миллионов? Ноль! Такие вы планы крепостей составили, что в них никто в Петербурге разобраться не может!
– Пусть инженерному делу учатся, – невозмутимо отвечал де Волан. – Тогда и разберутся.
– А может план ваш плох?! – вдруг выкрикнул Суворов. – Поэтому денег и не шлют? Я не инженер.
– А если так, – теряя невозмутимость сказал де Волан, – то и не вам судить: плох ли план!
– Плох! – крикнул Суворов. – Потому что не убедил никого!
Далее случилось и вовсе неожиданное: Франц Павлович вынул трубку изо рта, совсем по-русски с размахом грохнул ею об пол и вдруг выскочил в открытое окно.
Суворов и Рибас онемели. Но в следующее мгновение Рибас остался в комнате один – Суворов следом за Францем Павловичем выпрыгнул в окно! Рибас загасил начавшее тлеть от трубки сено, выбежал из дома на крыльцо – де Волан и Суворов мирились под молодой грушей.
Получив письмо от Андре из Петербурга, Рибас узнал, что четвертый их брат Феличе приехал в Российскую столицу. Настя отлично его приняла, поселила у себя и они вместе решали: как устроить судьбу Феличе? В конце концов Феличе приняли в армию волонтером и он уехал с Андре в Польшу, где братья начали службу в полку в Брацлаве. «Андре уже не новичок в российской службе, – думал Рибас, – а поэтому за Феликса можно в какой-то мере быть спокойным».
От фаворита, а теперь и генерал-губернатора Новороссийского края Платона Зубова Рибас получил милостивое послание. Зубов писал: «Уверен, что Вы сможете сообщить сведения наиболее достоверные в деталях о новых завоеваниях на берегу Днестра, посему буду рад видеть вас, как можно скорее. Вы более других можете судить о значении, которое имеют для империи эти местности. Если вы скоро намерены пуститься в путь, то прошу вас проехать по верховьям Днестра, исследовать течение этой реки, есть ли строительный лес, а также материал для топки… Привезите с собой заметки и все чертежи этой местности, которые Вы сочтете нужным для представления императрице. Хорошо бы знать Ваше мнение по поводу того, что следует предпринять в будущем для развития этих мест».
Рибас тотчас отправился на Днестр на бригантине «Благовещенье» в сопровождении лансонов «Ирина» и «Тит». Обследовал берега, делал съемку местности. Удивила пустынность побережья до устья Днестра. Еще год назад Екатерина распорядилась учинить комиссию губернатору Василию Каховскому, и Рибас читал его рапорт: «Хаджибей, назначенный Вашим Императорским Величеством для обитания служивших в Средиземном море по флотилии лежит на возвышенном и приятном месте. Вода в колодцах пресная и хорошая. Из вершин одной долины можно провести фонтан до полувозвышения, на коем полагается быть городу».
План этот не был осуществлен. Оставив лансоны для промера Днестровских глубин, Рибас вернулся в Херсон. Суворов сидел на скамейке в молодом саду перед домом, что-то писал.
– Вернулись? Что на море?
– Посты до Овидиополя исправны. Одно беспокоит: на столько верст по берегу от Очакова до Днестра нет ни одного укрепления. А в Хаджибейской бухте отличное место для причалов и батарей.
– Какие батареи, когда я скоро в долговую тюрьму буду заключен! – воскликнул генерал-аншеф. – Вот, взгляните, что я императрице пишу.
Рибас прочитал: «Милостивейшая Государыня! Ваше Императорское Величество всеподданейше прошу: Высочайше повелеть меня, по здешней тишине, уволить волонтером к немецким и союзным войскам на сию кампанию с оставлением мне нынешнего содержания из Высокомонаршьего милосердия».
Начальник канцелярии Суворова Курис стоял рядом ни жив ни мертв.
– Не слишком ли коротко? – осторожно спросил Рибас.
– А я и Платону написал, – сказал генерал-аншеф. – Паспорт у него на выезд прошу.