– Прекрасно, – одобрил Попов. – В этой столешнице есть и политический смысл. Армия в войну взяла немало крепостей. Лично вы – четыре. Так что фортификационный агат будет как нельзя кстати.
– Я хотел бы на этой столешнице подать свои планы и чертежи порта и города при Хаджибее.
– Ни в коем случае. Подарками нельзя заботить монархиню. Положите на столешницу табакерку для Александра Павловича и что-нибудь для новобрачной.
– У меня есть кулон с радонитовым пейзажем в серебре.
– Вполне подойдет.
Подношения адмирала перед началом бала в Зимнем приняты были благосклонно. Правда, Екатерина восприняла появление Рибаса как само собой разумевшееся и не сказала ему и двух слов. Адмирал битый час фланировал меж придворными. Узнал, что Кутузов отправлен послом в Константинополь, что Гудович стал Кавказским генерал-губернатором, получил шпагу с лаврами и алмазами и орден Андрея Первозванного. Зубова на балу не было. Уставший с дороги, воистину попавший с корабля на бал, Рибас уехал рано.
Утром пришел Виктор Сулин, друзья обнялись и отправились на прогулку по Петербургу. Город был прежним – болотистым, дождливым и чужим. Богатых усадьб с медными шалашами крыш прибавилось. В Невском монастыре сиял шлем новопостроенного Троицкого собора. По Воскресенскому мосту проезжали из Литейной части редкие экипажи на Выборгскую сторону, где высвечивались на сером небе кресты церквей Честных древ Всемилостивейшего Спаса и Святого Нилы Столбенского.
Возле кондитерской «Болонья» адмирал велел кучеру остановиться и предложил Виктору зайти внутрь.
– Адмирал теперь заезжает к нам раз в пять лет, – развел руками Руджеро. – Сильвана! Лучшего вина!
Дубовый стол у окна был занят двумя господами в низко надвинутых шляпах. В одном Рибас узнал аккуратного человечка – Джачинто Верри, который в свое время пытался продать ему бумаги несчастного фехтовальщика Скрепи. Второй… что-то неуловимо знакомое почудилось адмиралу в облике второго господина, прежде чем тот отвернулся к окну.
Гостей усадили у противоположного окна. «Черт побери, – подумал Рибас, – могут быть неприятности» Сильвана принесла кувшин фалернского, которое пенилось в бокалах и было достойно тоста за молодость в Ливорно. Ударившись в воспоминания, Руджеро тараторил о русских моряках – щедрых клиентах «Тосканского лавра», а Сильвана во все глаза смотрела на адмирала, будто он был минутным явлением из ее тайных грез. Наконец спутник Джачинто Верри повернулся и Рибас узнал его. Бог мой! Постаревшее плохо выбритое лицо, неопрятная" косичка из-под шляпы, серый плащ-епанча простолюдина, никаких бриллиантов в ушах бывшего модника – неужели это Ризелли? Не медля ни секунды, Рибас поднялся из-за стола, обогнул прилавок и подошел к нему.
– Похоже, что вы целую вечность здесь ждете меня, – сказал он Ризелли, игнорируя вставшего навстречу Верри.
– Кажется, мы знакомы, – сказал Верри, а Ризелли подал ему неприметный знак и хриплым тихим голосом сказал:
– Оставьте нас.
Верри отошел к прилавку и заговорил с Сильваной, которая с тревогой наблюдала, как адмирал садится напротив Ризелли.
– В мои планы не входила личная встреча с вами, – произнес Диего и оценивающе взглянул на улыбающегося адмирала, на его кафтан с орденом Владимира и георгиевскими крестами и продолжал: – Вы сумели удачно распорядиться своей жизнью в России. Но сохранением ее вы обязаны мне.
– Что ж, мне остается благодарить вас?
– Не вижу в этом ничего зазорного.
Рибас нарочито смиренно склонил голову и сказал:
– Благодарю вас, что позволили мне жениться по любви. Благодарю за то, что не оставляли меня своим вниманием. Благодарю за неудачное покушение на меня. Благодарю за карьеру моих братьев. За смерть Эммануила благодарю.
– Все в руках божьих, – Ризелли был серьезен, а Рибас все-таки не верил, что господин с усталым изможденным лицом и затравленным взглядом – Ризелли.
– Вот моя догадка о ваших обстоятельствах, – вслух раздумывал адмирал. – Масоны изгнаны из Неаполя, и вы волею обстоятельств оказались в Петербурге, где масонов сажают в крепость.
– Я путешествую, – ответил Ризелли и всмотрелся в лицо визави. – Вы не изменились, только черты лица стали грубее.
– Россия – отнюдь не благословенный Неаполь.
«Странно, но я не испытываю к нему вражды, – подумал Рибас. – Он жалок. Судьба, наконец, сбила с него спесь… Но может быть, это всего лишь блеф?»