Теперь присутствие Ризелли в Петербурге стало окончательно ясно адмиралу.
Де Волан жил в доме голландского посланника, и Рибас счел за лучшее пригласить его к себе. По своему обыкновению Франц Павлович не удивился ни приглашению, ни роскоши дома Бецкого, пренебрег предложением посетить зимний сад, дымил трубкой и, казалось, не говорил с адмиралом, а поучительно и надменно выговаривал ему:
– Ваша распря с Мордвиновым ни к чему не приведет. Он вознамерился строить порт возле Очакова? Прекрасно. Но как только он и Пустошкин представят ко двору сметы, их намерения лопнут, как мыльный пузырь. Ведь наш проект выгоднее на миллион рублей Фантазия Мордвинова обречена.
– Он упрям.
– А это его и погубит.
– Но к моим планам и чертежам вы пришлете свои?
– Два раза повторенная просьба становится требованием. Я требований не терплю.
Он прислал бумаги Рибасу и уехал в Херсон.
Неожиданно Рибас получил приглашение на обед от Валериана Зубова – брата фаворита Платона. Валериан пригласил его в дом своей сестры Ольги. Ехать было недалеко – дом стоял на набережной Невы. Двадцатитрехлетний баловень судьбы, чином бригадир, своеобразно отрекомендовал свою сестру:
– Опасайтесь ее, адмирал. Она всегда при оружии. С пистолетами не расстается и во время сна.
Двадцативосьмилетняя красавица Ольга в серебристом платье-полонезе выглядела юной невестой. Она была замужем за действительным статским советником Александром Жеребцовым.
– Валериан мне рассказывал о вас, – сказала она. – Хорошо, что при Измаиле вы были рядом. Потемкин непременно бы послал брата в самое опасное место на верную смерть.
– У редута Табия как раз и было самое опасное место, – возразил Валериан.
– Для тебя самое опасное место в офицерских холостых домах, куда девиц водят, – заявила сестра.
Венгерское вино и гусь под луковым взваром оказались отменны. В середине обеда явился Николай Зубов – старший из братьев. Это был тридцатилетний рослый плечистый генерал, обладающий невероятной физической силой. Он выпил водки и покраснел лицом, как вареный рак. Он ничем не походил на братьев. Валериан по сравнению с ним казался нежным херувимом с девичьим лицом.
Год назад все Зубовы во главе с отцом стали графами. Валериану и Платону императрица позволяла неограниченно пользоваться казенными средствами, и при игре в фараон Валериан иногда ставил по тридцать тысяч на карту. Екатерина говорила о нем: «герой во всей силе этого слова», «любезный мальчик», «резвуша моя». Платон ревновал.
Постепенно выяснилась и причина приглашения Рибаса: его расспрашивали о видах Суворова на брак дочери Натальи.
– Эльмпта генерал-аншеф не считает серьезным претендентом, – говорил Рибас. – С Салтыковыми родниться не хочет.
– Говорят и о князе Трубецком, как о женихе, – сказала Ольга.
– Да, этот премьер-майор приезжал в Херсон. Александру Васильевичу понравился.
– Но он же пьяница как и его должник отец! – воскликнул Валериан.
– А что граф дает за дочерью? – спросила Ольга.
– Точно не знаю, но кажется полторы тысячи душ и деревни.
– Полторы тысячи? – удивилась Ольга. – Разве это приданое?
«Куда они клонят? – думал Рибас. – Может быть, Валериан хочет осчастливить дочь Суворова предложением?» В это трудно было поверить: красавец не только запутался в своих бесчисленных романах, но и пальцем не шевелил, чтобы навести в этом хозяйстве хоть какой-нибудь порядок.
Адмиралу никак не удавалось повернуть разговор на вон дела, и только после обеда он сказал Валериану загадочно:
– На Юге есть возможность сэкономить миллион.
– Платон этим заинтересуется, – рассеянно ответил Валериан, нажал на головку трости и из нее выскочил кинжал. – Каково изобретение?
– Да. Занятно, – отвечал Рибас, стараясь скрыть осаду.
На следующий день, как обещал Суворову, он вместе с женой и дочерьми нанес визит полковнику и пииту Дмитрию Хвостову, у которого жила дочь Суворова. Пиит оказался настолько некрасив, что Настя шепнула мужу: «С таким лицом нельзя стать Овидием». Хвостов перемежал свою речь тяжеловесными стихами и заявил, что редко садится на коня, кроме Пегаса. Наталья Суворова выглядела скромной, бледной и тихой.
– Прочитай-ка нам, душенька, что тебе батюшка написал, – попросил ее пиит.
И дочь продекламировала стихи генерал-аншефа:
Когда любовь твоя велика есть к отцу,Послушай старика, дай руку молодцу.Но, впрочем, никаких не слушай вздоров,Отец твой Александр, граф Рымникский Суворов.