Рассматривая лицо императрицы вблизи, Рибас вспомнил впервые виденный им в каюте князя Андрея ее портрет. На нем императрица напоминала кукольных испанских принцесс. А теперь он видел густо напудренное напряженное лицо – напряженное от того, что губы она выпячивала вперед: дряблость обвислых щек при этом менее заметна. Десяток ниток жемчуга, укрывавших морщины шеи, не скрывали, а скорее подчеркивали знаки старости. По мнению Рибаса Мордвинов приложился к руке императрицы не только губами, но и носом и лбом.
– Французы в Херсоне живут ли, адмирал? – спросила она.
Мордвинов всплеснул руками:
– Перевелись, матушка. Как услыхали ваш глас небесный, так и перевелись.
«С гласом небесным он перехватил через край, – подумал Рибас. – Она теперь часто о смерти и небесах думает».
С пуделем на руках подошел Платон Зубов и вдруг объявил:
– Хорошо бы к нам Моцарта капельмейстером пригласить. Что за чудо его музыка!
Екатерина округлила глаза и перекрестилась. Рибас понял, что Платон в дюйме от того, чтобы попасть впросак и поспешил уточнить:
– Я имел счастье слушать игру Платона Александровича. Мы заговорили о венском композиторе и пожалели, что он умер в цвете сил и таланта.
Платон вскинул на адмирала бархатные веки, Рибас прочитал в его глазах укор, а потом признательность. Платон подмигнул адмиралу.
Ужинали в бриллиантовой комнате. Стол был накрыт на семнадцать кувертов. У стен под стеклянными колпаками радужными кострами вспыхивали драгоценные малая и большая короны, шкафы ломились от бриллиантовых крестов, эфесов, эполет.
– Не к столу будет сказано, – говорила императрица, – а в Париже всех кошек и собак съели.
– Из Америки им теперь кошек везут, – сказал Платон. Он сидел напротив Рибаса и Мордвинова.
– Скоро уж год, как Людовик смотрит с небес на мрак над Францией, – продолжала Екатерина. – Когда коалиция войдет в Париж, первыми слетят триста восемьдесят семь голов.
Именно такое число членов Конвента проголосовало за казнь короля.
– Позволю себе заметить, ваше величество, – сказала Дашкова, – эти головы вряд ли удержатся на плечах и без войск коалиции. В Лионе восемьдесят якобинцев недавно казнены.
– Откуда ты так точно все знаешь? – спросила императрица.
– А мои академики, наконец, хорошо считать научились, – Дашкова пожала плечами. Екатерина улыбнулась. Началась первая перемена блюд ливрейными слугами, и Рибас решил, что момент подходящий, и поэтому подхватил разговор:
– Французская смута пожирает сама себя, и благословен Неаполь, освободившийся от нее. – Он замолчал, но все ждали продолжения, и адмирал сказал: – Теперь ничто не может помешать намерениям власть предержащих устраивать судьбы своих детей.
Намек был слишком прозрачным, чтобы Екатерина не поняла его. Она тотчас и ответила:
– Моему внуку Константину и пятнадцати нет. Рано еще его судьбу устраивать. А в Неаполь мы назначили посланником Мусина-Пушкина. Посмотрим, что он напишет нам о тамошних обстоятельствах.
Камергер при великом князе Александре Мусин-Пушкин Брюс был в это время в заграничном путешествии с женой, и назначение в Неаполь явилось для него полной неожиданностью. Впрочем, назначение это по сути было формальным – все дела русской миссии в Неаполе вот уже одиннадцатый год вел опытный Андрей Италийский.
За столом Платон Зубов развлекался тем, что предложил Мордвинову яйцо в серебряном стаканчике, и тот благодарно принялся ложечкой разбивать скорлупу, но тщетно: яйцо оказалось обыкновенной обманкой из крепкого прусского фарфора, и смешок гостей прокатился над столом.
– Вот ведь как яйца и адмиралов учат, – сказал Платон, видимо осведомленный о недавней пикировке Мордвинова и Рибаса. Мордвинов побагровел, а Платон подмигивал Рибасу. Императрица весело сказала:
– Слыхала я, что ты, Осип Михайлович, в Петербург с миллионом приехал.
– Миллион не миллион, а может, и больше будет, – отвечал в тон Рибас.
– Большие деньги. Подари мне, – смеясь, предложила императрица.
– Все, что имею, вам принадлежит, государыня.
– Проценты берешь?
– Беру. Но только вашим благосклонным вниманием.
– Тогда по рукам. Мадеры налейте вице-адмиралу.
Он не ослышался? Вице-адмиралу? Но переспрашивать конечно же было не с руки. За ломберным столом Рибас с императрицей сидел впервые. Пассек предложил играть в фараон. Рибас – в брелан.
– Уж не собираешься ли ты, Осип Михайлович, отыграть свой миллион? – спросила Екатерина.