– В этот день она устроила бал. Собрала знать в Китайской зале. Дамы в греческом платье, кавалеры – в цветном.
– Непостижимо!
– Я бросила горсть земли на крышку гроба, а она играла в карты.
Отпевали вельможу в Благовещенском соборе Невского монастыря. Были сенатские. Законоучитель кадетского корпуса архимандрит Анастасий Братановский в своей речи отметил, что Бецкий не только помогал ближним, но и самой Природе. Усопшего похоронили в палатке – крытом помещении, отделяющем собор от церкви Святого духа. На стене, к которой прилегает могила, надпись по латыни гласила: «Что век свой заслужил – на вечность приобрел». Державин торжественна изрек в «Оде на кончину Бецкого»:
Кто блеск любил – ты устранялся;Кто богател – ты ущедрялся;Кто расточал – ты жизнь берег;Кто для себя – ты жил для всех.– Я была неутешна, – продолжала Настя, не замечая, что рвет кружева платочка, – а моя тайная сестра осыпала бриллиантами своего постельничего.
Платон Зубов готовился стать князем Римской империи. Об этом из Вены написал адмиралу Андрей Разумовский, которого Рибас не видел уже более десяти лет. Жена не успела переслать его письмо в Одессу, и адмирал, читая письмо в Петербурге, узнал, что граф Андрей сделал третье представление императору Францу II о том, что фаворит достоин этого высокого титула.
Каждый раз, приезжая в Петербург, Рибас обращал внимание на то, как одета Настя. Придворные моды часто отражали и политический европейский барометр. На этот раз в доме жарко топили печи, ибо Настя мерзла в платье, напоминающем легкую греческую тунику, а волосы уложила не высоко, и прическу венчал большой серебряный гребень, впившийся в волосы сверкающим лезвием.
– Теперь такова мода при дворе? – спросил адмирал.
– Это платье зовется «термидор».
– А прическа?
– А ля гильотин.
Поистине, термидорский заговор и казнь Робеспьера на гильотине со всей прямолинейностью отразилась в зеркале моды. Президент победившей французской Директории Баррас не только отправил молодого генерала Бонапарта на Север Италии, но и почти ежедневно проводил вечер в обществе дам– в античных нарядах.
В завещании Бецкий распорядился оставить пятьсот рублей нищим, родовую икону Знамения Богоматери передать родственникам князей Трубецких, от коих он получил свою фамилию. Насте он завещал 120 тысяч. У него оказалось много иждивенцев, которые учились на его деньги. Смольнянкам он оставил 33 тысячи, кадетам – 20, своим пенсионерам – ученикам Академии художеств – 33 тысячи.
Рибас от Ивана Ивановича денег не получил, но в завещании прочитал: «…в знак благодарности моей за дружбу ко мне, усердие и за все оказанные мне услуги Иосифу де Рибасу отдаю в вечное потомственное владение дом мой, состоящий на Большой Миллионной, противу главной аптеки и на набережную, с находящеюся в оном церковью». И Насте он завещал два дома по этому же адресу, потому что все его дома давно объединились переходами и надстройками в жилое громадное каре. Поразмыслив над завещанием, Рибас сказал жене:
– Недвижимость – это всегда хорошо. Но слишком много недвижимости без наличных денег меня не привлекает. Я построил загородный дом в Одессе с садом, куда ты и дочери смогут приезжать на лето. Но надо отдать долги. Если ты в своих домах выделишь мне кабинет, спальню и гостиную, я бы продал свою часть наследства.
– Я понимаю, ты хочешь обеспечить сына?
– Деньги мы разделим поровну.
Настя не долго думала и, в общем-то, согласилась, не преминув облечь свое согласие в заявление:
– Делай, как знаешь. Мне ничего не нужно.
Рибас поспешил к неаполитанскому посланнику герцогу Серракаприоле и застал его в печали. И было отчего: антифранцузская коалиция распалась, посол Директории в Неаполе требовал от Фердинанда союза против Англии.
– Увы, в Неаполе находится ядро, которое может взорваться каждую минуту, – говорил герцог. – Генерал Бонапарт в Северной Италии зажег фитиль.
– А что Ризелли? У вас нет сведений о нем? – спросил Рибас.
– Из Константинополя он привел в Неаполь несколько вооруженных судов и попал с ними в щекотливое положение. Диего объявил, что прибыл поддержать Фердинанда в борьбе против бунтовщиков. Но время политических процессов над ними прошло. Они подняли головы и добились ареста Ризелли за лжесвидетельства.
«А я невольно способствовал этому тем, что помог получить шкиперу Спарпато открытые листы на свободное плаванье», – подумал Рибас. Но ни радости, ни облегчения от того, что избавился от давнего врага, адмирал не ощутил.
Рибас дважды заезжал к Суворову, но оба раза не застал фельдмаршала в Таврическом дворце, где ему отвели покои. Дежурный офицер говорил, что граф у Хвостова; там указывали на дом зятя – Николая Зубова, а оттуда отсылали на Итальянскую. Виктор Сулин рассказал, что встретили фельдмаршала торжественно: