Меры, предпринятые Рибасом на оздоровление лазаретов, помогали медленно. В июне Суворов писал Хвостову: «У Осипа Михайловича ныне все еще умирают, 4-я доля против прежнего, а должно быть меньше восьмой. Уповаю на Бога, что все будет скоро и ниже, как то в некоторых полках у меня есть. Впрочем, все у меня экзерцируюца, и многие без поправки. У него ж началось с прилежностью».
Но что оставалось делать, если фельдмаршал прибыл тайно, без уведомлений, как он и любил являться? Собрать офицеров? Выстроить на плацу инженерный отряд? Рибас поскакал наверх, в город, по овражной наносной грязи. Вспомнил: Настя писала, что в Петербурге судачили о весеннем письме Александра Васильевича дочери: оно состояло из двух слов: «Великая грязь».
На подворье Марка Портария, увидев у дома вынесенную мебель, зеркала, адмирал уверился: Суворов тут. Он спешился, привязал коня к нзгородн, шагнул к крыльцу, а в окне мелькнул знакомый хохолок фельдмаршала и через секунду он сам был. на крыльце:
– Что ищете, ваше превосходительство?
– Проезжал и вижу: мебель во дворе. Одно из двух – или пожар, или вы в Одессе.
– Как раз пожар! – воскликнул Суворов, соскочил с крыльца и сел на ступеньку. – Докладывать явились? Я уж все видел. Что скажете?
– Если вы все видели, мне и говорить нечего.
– Хитрец.
– Вами выучен.
– Моей выучке конца нет. На горе град. Грязь. Солдат плохо одет. А вы в Стокгольм лыжи навострили? Знаю. Платон и тут государственный интерес хочет продать.
– Меня он сюда послал, – сухо ответил адмирал.
– Интриги против меня плести? Что я флот ваш не починил?
– Разве вы теперь адмирал?
На крыльце за спиной Суворова появились Марк Иванович, князь Иван Контакузино, боярин Стурдза.
– Разве это по-людски: гостям на крыльце беседовать? – спросил Портарий.
– Осип Михайлович наших щтей есть не станет, – сказал граф.
– Просим в дом, – предложил князь Иван. – А то и султану завтра доложат: фельдмаршал в Одессу приехал, а его на порог не пустили.
– Вот и задумается султан, – засмеялся Суворов. – Если уж Суворова не пустили, то меня, султана, камнями в Одессе закидают.
– Не обессудьте, хозяин тут я, – сказал Портарий. – Так что приказываю: за стол.
– И крепости сдаются подобному ультиматуму, – ответил граф и поднялся.
В довольно узкой комнате на длинном столе адмирал не увидел фельдмаршальских щтей. Белая с вышивкой по краям скатерть сияла блюдами с красным паприкашем, грузными плачинтами, а кавурма из молодого барашка сочно благоухала в глиняной миске. Впрочем, перед графом служанка поставила чугунок с мамалыгой, которую он нахваливал. Трапеза проходила за незначительными разговорами, пока Суворов не сказал Портарию:
– Я стар. Да и ты по моей просьбе за Дунай не побежишь. Только слышно, что в Измаил турки до двухсот пушек свезли. Под Килиер шесть батарей поставили.
– Прибавьте к этому шестьдесят бендерских пушек, – сообщил Портарий. И восемьдесят в Аккермане.
– Откуда известно?
– Вы у меня спрашиваете? – улыбнулся Марк Иванович.
– А что от турка в этом году ждать?
– Наше застолье можно до следующего года продолжить, – заверил Портарий.
– Не могу, – ответил фельдмаршал. – Меня наш одноногий Александр Македонский беспокоит. Стал генерал-аншефом. А хлеба у него нет. Ничего нет. Волы мрут.
К этому времени Персидский поход увенчался взятием Дербента. Валериана Зубова именовали Вторым Александром Македонским. Императрица считала, что он самый привлекающий внимание в Европе генерал: в два месяца сделал то, что Петр Первый в два похода. Правда, Дербент сдался без осады – стопятидесятилетний старик-горец, тот самый, что в 1722 году встречал хлебом-солью Петра, вручил Валериану ключи от крепости. Но российский Македонский сделал вид кровавого приступа, велев зарезать в одной из башен пятьдесят иноверцев и получил Георгия второй степени и перо на шлем.
– Три миллиона на ветер, а солдата в могилу – вот и весь Персидский поход! – воскликнул граф. – А вот как отменно шагает юный Бонапарт! – Он стал в воздухе чертить воображаемую диспозицию. – Альпы обошел, будто вовсе нет. Горы в карман спрятал. Войско затаил в правом рукаве своего мундира. Только начал – и сразу Гордиев узел тактики! Австрийцы в кабинетах – а у него военный совет в голове. В действиях свободен, как воздух! Герой. Чудо-богатырь. Колдун.
Он надолго замолчал. Отведал киселя на вине. Продолжил:
– Ежели Бонапарт сохранит присутствие духа – будет победителем. Но ежели бросится в вихрь политический, изменит единству мысли – он погибнет. – Граф встал, отошел от стола: – Спать. Я ночью еду.