Но через неделю пришло известие из Очакова, опечалившее адмирала: три лансона и пять казачьих лодок, которые Рибас отправил за провиантом, затонули в шторм в Днепровском лимане. Несколько человек утонуло. Лейтенант Петр Ушаков, мичманы Марчевский и Фердинанд Левен, квартирмейстеры Колесов и Сотников едва спаслись на подошедшем от берега казачьем дубе. Мордвинов прислал едкое уведомление о том, что начато следствие, а уж в Петербург, верно, донес обо всем в черных тонах.
Поэтому и приезд братьев в Одессу не так обрадовал Рибаса, как это могло быть. Андре и Феликс, служившие в полку под Полтавой, нагрянули внезапно. За долгие годы братья впервые собрались вместе. Но, как ни странно, не посетило их то состояние, когда меж близкими людьми нет конца и края разговорам. И отменное вино от Марка Портария, благополучно устроившего Сабира в кадетский корпус в Шклове, и баранина по-итальянски с душистыми травами, и даже запекальная водка, выстоянная в жаркой печи, не развязали языков. «Может быть, причина этому – незримая печаль по умершему Эммануилу? – думал Рибас, слушая неторопливые рассказы из армейской жизни братьев. – А, может быть, что-то должно произойти в скором времени? Почему у меня такое чувство, что мы видимся в последний раз или как перед долгой разлукой?»
Андре хотел устроиться в любой полк в прежнем чине капитана. Феличе предлагали стать одесским плац-майором, но он говорил:
– Я на будущий год службу оставлю. Если уж в Одессе есть биржа, то почему не стать негоциантом?
На следующий день Феликс побывал на зазимовавших в порту судах, в таможне, на бирже, а за обедом читал из заведенной негоциантской тетради опись товарам, которые привозят в Одессу, читал торжественно, как пиит стихотворение собственного сочинения:
– Везут ореховую айву, бумагу пряденую, крашеную, белую, платки турецкие, сырец, ром, вино греческое, дерево кипариса, лимонную корку, голландский кофе, краску сафрано, красный кумач, лимонный сок, простой ладан, масло деревянное, белую мастику, розмарин, оливки, орехи турецкие, грецкие, валахские, сок нардек, глиняные трубки и пенковые, уксус рейнский, табак, арбузы, пшено сарачинское, чубуки, шелк, изюм, финики, лук, уголь, перец, тестяные покрывала, миндаль, раздувательные мешки, капусту и красную медь!
– Миллионы! – смеялся Андре. – Нас ждут миллионы.
– Жаль, что ты не написал мне раньше, – говорил Феликс адмиралу.
– Он правильно сделал, – улыбался Андре.
– Отчего же?
– Жизнь в Одессе остановилась бы, если бы ты приехал сюда раньше.
– Но почему?
– Потому что ты – Мидас по-неаполитански. Притронешься к капусте, а она тотчас превратится в красную медь.
Братья постепенно и как бы заново привыкали друг к другу, и дальнейшая жизнь стала представляться адмиралу в радужном свете: возле заложенного сада отстроить дом, помочь отстроиться братьям. Неаполь – в двух неделях хорошего хода через проливы. Остается ускорить продажу дома в Петербурге и позвать в Одессу Настю и дочерей. Конечно, в городе еще многого нет, но триста пятьдесят домов заселены. Городское общество пестрое, зато на любой вкус. Шесть мельниц уж машут своими крыльями, созывая под свою сень новых поселенцев. Даже пудра в Одессе своя – пудреную фабрику открыл капитан французской службы Пишон. Настю и девочек наверняка привлечет возможность путешествий…
Все это рухнуло в один день.
22 ноября прискакал фельдъегерь в треуголке, прусском мундире и заносчиво воскликнул:
– В России уж третью неделю как новый император Павел Первый! А вы, верно, еще по Екатерине панихиды не отслужили?
Императрица скончалась от апоплексического удара шестого ноября. Рибас предполагал, что теперь его отдадут на заклание испытанному недругу – Николаю Мордвинову. Положение Николая Семеновича, по всей видимости, теперь отменно: еще в детстве он играл в оловянных солдатиков с теперешним императором…
Одесса встретила Рождество маскарадами в богатых домах и пушечной пальбой. Второго января к дому адмирала подкатила карета с тройкой взмыленных лошадей и с десяток верховых спешивались у крыльца. В покои, сбросивши шубу на руки адъютанта, вошел Павел Пустошкин. Рибас удивился: зачем этот толстяк со вздернутым носом явился к нему? Закрывать Одессу и переводить порт и город к Очакову? Поздно.
– Я получил личное распоряжение государя-императора… – сказал Пустошкин, отводя глаза, а потом взглянул тверже.