Так оно и вышло. К Павлу явилось множество несчастных, и скоро он стал их попросту гнать, вызывая новые и новые волны недовольства собственной персоной. Но главное было достигнуто: з Петербург возвращались братья Зубовы.
Тем временем Рибас съездил на несколько погожих осенних дней в Кронштадт, ознакомился с производимыми работами, планами и чертежами, и составил по первому впечатлению доклад, который так понравился Президенту Адмиралтейств коллегии Кушелеву, что тот обещал непременно представить сей труд Павлу. Рибас не стал говорить, что труд был невелик, потому что понял: главное в его записке – это абзацы, начинавшиеся словами о противодействии британскому флоту.
Увы, как это заведено непредсказуемой судьбой, ветер вдруг подул в паруса заговорщиков совсем с другой стороны, чем ожидалось. В полдень, когда на балюстраде адмиралтейства заиграл оркестр и Рибас в экипаже отправился домой, решив сначала проехаться по Невскому, за Казанским мостом, где в два ряда были высажены липы, его догнал курьер от генерал-губернатора Палена и передал записку, в которой Пален умолял адмирала во весь опор скакать к Никите Панину с тем, чтобы Никита Петрович, сказавшись больным, немедля отменил бал в своем доме с иностранными послами.
Поручение казалось легко выполнимым, но отменить бал Никита Петрович уж не мог: иностранные посланники с женами и детьми уж съезжались к нему. Да и что за причина, ради которой можно пренебречь европейскими неизбежными пересудами? Все выяснилось вечером у графини Ольги. На утреннем докладе император довольно злобно отозвался о Никите Петровиче и расспрашивал о нем Палена:
– Собирается веселиться? Танцевать с иностранными посланниками? Ему безразличны наши заботы! А ведь он педант. Значит, знает, что делает!
Пален пытался защитить вице-канцлера, но, видно, Ростопчин уже сумел закрепить мнение о нем царя. И действительно, через несколько дней стало известно, что Ростопчин готовит перевод своего опасного соперника в московский Сенат. Терять одного из главных деятелей заговора в момент, когда Зубовы во весь опор мчались в Петербург, было совершенно не с руки, и Пален предложил:
– Вспомним о том, что у нас на троне царь-рыцарь, и будем просить его оставить Никиту Петровича хотя бы до того времени, когда его жена родит.
На том и порешили, а Пален сообщил еще одно:
– Скоро предполагают освящать Михайловский замок. Адмирал прав: нам надо озаботиться и его планами и сменой в нем караулов.
Торжественное освящение Михайловского замка состоялось 8 ноября в Михайлов день и в день восшествия на престол. Но Павел лишь отобедал здесь со всем семейством и уехал в Зимний, на следующий день назначив в замке маскарад. Узнав об этом, Рибас тотчас помчался к Палену.
– Момент исключителен, – сказал он ему. – Если после маскарада его величество останется в своей новой обители, его первая ночь в нем может стать последней.
– Все зависит от того, из какого полка будет караул, – сомневался Пален.
– Да. Но Талызина нужно предупредить.
Генерал Талызин сообщил, что караул будет из преображенцев. Все складывалось неожиданно и удачно!
Маскарад девятого ноября в Михайловском замке начался при небывалом стечении знати. Играло несколько оркестров. Мрачные покои подчеркивали веселье гостей. В десятом часу адмирал объехал замок в карете: на балу все шло своим чередом. Как условились, в одиннадцать Рибас приехал к Палену, захватив пару пистолетов и кинжал. Но Пален покачал головой:
– На маскараде все, кроме хозяина. Более того, я узнал, что он собирается переезжать в замок только после Рождества.
Но сдерживаемое усилием воли напряжение не оставило адмирала: неожиданно заболел Президент Адмиралтейств коллегии Григорий Кушелев, и, как ни удивительно, Павел быстро нашел ему замену: теперь Рибас должен был ежеутренне докладывать монарху о морских делах империи! «Знал бы он на что я был готов против него вчера! – изумлялся такому повороту в судьбе адмирал. – А может быть, знал? Но знание это было неосознанным предчувствием жертвы?»
Прослышав о назначении Рибаса, к нему примчал необычайно встревоженный Пален. И первый вопрос:
– Кто вас рекомендовал замещать морского министра?
– Очевидно, Григорий Кушелев. Моя записка об укреплении Кронштадта чрезвычайно понравилась Павлу.
Но по всему было видно, что Петр Алексеевич не поверил. Он вышагивал по Рибасову кабинету, что-то обдумывая.