Из трёх разновидностей шизоидии именно дискордантная является маркером pathos по Снежневскому, то есть предрасположенности к психотическому процессу. Моторная неловкость имеет тот же источник, что и неспособность «постоять за себя» в общении: в раннем детстве этот человечек был настолько погружён в собственный яркий внутренний мир, что не был способен — а часто и не был мотивирован — копировать манеры окружающих, то есть усваивать те неписаные правила бытовой адаптации, которые не излагаются ни в каких учебниках. Иначе говоря, первоисточником его внешне воспринимаемой чудаковатости была патология восприятия, которая могла включать и зрительные обманы, и феномены дереализации. Так, Качинский в раннем детстве избегал не только людей, но и высоких домов — очевидно, ему казалось, что высокая стена может на него упасть. Столь же типичен для этого типажа страх перед перспективой (агорафобия) или замкнутым пространством (клаустрофобия).
Дискордантная шизоидность может компенсироваться особыми, тепличными условиями, в которых важна неизменность среды и наличие близкого человека, постоянно опекающего подростка и заменяющего друзей. Такие подростки декомпенсируются при смене места жительства, при болезни родителей (как это было с Юнгом) и при их разводе. Из всех вышеназванных лиц гармоничная родительская семья была только у Теодора Качинского, но это было многодетное семейство, в котором ему не доставалось особого внимания.
Как упоминалось выше, фабула переживаний существенно определяется общественной и идеологической конъюнктурой. Вышеназванные террористы воспитывались в очень специфическом обществе, которое определяло, часто вопреки их особенностям, их иерархию ценностей. Казалось бы, к юношескому возрасту незащищённый подросток должен оценить опеку со стороны государства, которое может предоставить особые условия — направить в детский санаторий, обеспечить пособием по безработице или, наоборот, принять в колледж для особо одарённых. Но в системе представлений всех чудаков, ставших террористами, на первом месте с большим отрывом в иерархии ценностей стояла свобода. Как у хрупкой орхидеи принцепс в одноименном (явно проективном) рассказе В.М. Гаршина.
Более того, идеал свободы в описанных случаях включал свободу пользования оружием: Маквей даже был участником общественной организации, ратовавшей за расширение этой свободы. Американская цивилизация поощряла личную инициативу, но реализация этих возможностей зависела и от свойств личности. Зависть к «более приспособленным» закладывала основы будущего бунтарства.
В стране, где государственная идеология определяется Конституцией, а многообразие религий ничем не сдерживается, а напротив, поощряется, отмежевание группы верующих от секты («церкви») адвентистов седьмого дня в новую секту («церковь») давидианцев выглядело обычным явлением и не привлекало внимания ни муниципалитетов, ни прессы. Когда предводительница этой дочерней секты Флоренс Гутефф в 1959 г. «анонсировала» второе пришествие Христа, это тоже никого не удивило: ведь профетические культы в США многочисленны и равноправны с прочими, всякий «балуется» с религиозными смыслами как считает нужным. И никто не мешал этой секте проповедовать в других странах. Тем более что с точки зрения идеологического мейнстрима, распространение в Израиле особых, вегетарианских кибуцев — не только не странное, но и общественно полезное дело.
Ни местная общественность, ни пресса не придали значения повторному расколу, когда от давидианцев отделилась «Ветвь Давидова» — после того, как Бенджамину Родену в видениях пришел Христос, «взявший его за пижаму» и сообщивший, что его второе имя — Ветвь, и эта группа присвоила небольшому холму имя библейской горы Кармель: ведь в стране десятки сект, считающих Америку новой Палестиной. Даже тот городок, в который удалилась группа Вернона Хауэлла, не признавшая Родена, назывался Палестайн. А ещё одна гора Кармель находится в Калифорнии и носит это название с 1602 г., когда туда прибыла миссия розенкрейцеров.