В моей книге [24] отмечен ряд обстоятельств, которые ни в одной из версий не привлекали достаточного внимания, хотя и отмечались на судебных заседаниях; некоторые приведём здесь (за деталями отсылаем к самой книге). Так, широкой общественности малоизвестно, что эксперимент с выбегом был тогда не единственным — были ещё и так называемые вибрационные испытания. На суде помощник прокурора задал старшему инженеру АЭС Фомину следующие вопросы:
«Вам было достоверно известно, что вибрационные испытания проводились одновременно с выбегом?
Фомин: Я не предполагал.
Помощник прокурора: Совместимы ли два этих испытания?
Фомин: Не совместимы. Они требуют разных режимов работы ТГ.
Помощник прокурора: А Вам известно, что это одна из причин аварии?» ([17], с. 136). А затем выяснилось, что ни директор ЧАЭС Брюханов, ни другие руководители якобы не знали о «выбеге»!
Свидетель Давлетбаев показал, что представителям Харьковского турбинного завода «хотелось сделать замеры вибрации во время испытаний на выбег. Дятлов разрешил» (там же, с. 181).
Но затем свидетель Метленко (электрик) заявил: «Вначале были закончены испытания по вибрациям»; на вопрос председателя суда он ответил, что это мешало его программе. «В 1 ч. 23 мин. приступили к работе над программой…. при около 2500 оборотах ТГ-8 Акимов дал команду СИУРу глушить реактор. Через несколько секунд раздался взрыв. По моему мнению, это был мощный, продолжительный гидроудар» (в [17], с. 171).
Однако в книге [16] приведены и материалы предварительного следствия, где на первом допросе тот же Метленко существенно уточнил этот момент — после того, как Акимов дал команду, «примерно через 20 сек на оборотах 2400 произошел взрыв».
На втором допросе добавил, что «выбег длился порядка 40 сек, а потом произошел сбой». На третьем же он уточнил: «Когда обороты турбины снизились до 2100 оборотов, а частота соответственно до 35 Гц, напряжение 0,7 номипильного, я услышал раскатистый гром, как бывает при гидроударах. Звук шёл со стороны машзала. Началась сильная вибрация здания. С потолка посыпался мусор. Было впечатление, что БЩУ разрушается» ([16], с. 351).
Дятлов же показал: «Метленко отключил ТГ после первого удара» (там же, с. 154). Свидетель Орленко (электроцех) показал: «Я наблюдал за амперметром. Заметил, как снижалась частота тока и упала. Где-то через 30 сек началась вибрация» (там же, с. 181).
Тот же Метленко на вопрос помощника прокурора о тревожных ситуациях на БЩУ (большом щите управления) отметил: «Да, что-то было в 00 ч. 28 мин.» (это был провал мощности до нуля, по показаниям приборов — Н.К.). Ещё такие моменты были: «… например, при виброиспытаниях» ([17], с. 473). Это подтвердил и свидетель Г. Лысюк (там же, с. 478).
Замечание 8. Чтобы суммировать ситуацию с этими испытаниями, приведём весьма существенные свидетельства Р. Давлетбаева, который уже упоминался. Он дал — через 10 лет после аварии (!) — показания в статье в [7]: «К утру 25 апреля работы по ТГ-7 были закончены, после чего он был отключён от сети. По ТГ-8 оставалось выполнить замеры вибрации в процессе его разгрузки и отключить его от сети. Особенно тщательно предстояло замерить вибрацию подшипника № 12 ТГ-8…
После пуска блока выявился серьёзный конструкционный недостаток: подшипник работал с повышенной виброскоростью…. и уменьшить вибрацию до величин, допускаемых ГОСТ, не удалось…
Между тем вибрация привела к усталостной трещине сварки маслопровода подшипника, в результате чего появилась пожароопасная течь масла, временно ликвидированная работниками цеха…