Именно поэтому на испытаниях присутствовали работники ХТЗ (Харьковского турбинного завода) — для замера вибрации турбин с помощью специальной аппаратуры на базе автомобиля, т. е. чтобы провести тщательные замеры вибрационных параметров подшипника генератора ТГ-8»(с. 368–369).
Возвращаясь к показаниям Давлетбаева, далее он, под конец программы испытаний, «наблюдал по тахометру за оборотами ТГ-8. Как и следовало ожидать, обороты быстро падали за счёт электродинамического торможения генератора… Когда обороты ТГ снизились до значения, предусмотренного программой испытаний, генераторразвозбудился, т. е. блок выбега отработал правильно, прозвучала команда Акимова заглушить реактор, что и было выполнено СИУРом» (с. 370).
Однако после этого очень скоро «послышался гул… Сильно шатнуло пол и стены, с потолка посыпалась пыль и мелкая крошка…, затем сразу же раздался громовой удар, сопровождавшийся громоподобными раскатами. Освещение появилось вновь…»([7], с. 371). -
Замечание 9. Любопытными представляются и весьма откровенные размышления И. Казачкова (НСБ), приведённые Ю. Щербаком: «Почему ни я, ни мои коллеги не заглушили реактор, когда уменьшилось количество защитных стержней? Да потому, что никто из нас не представлял, что это чревато ядерной аварией. Мы знали, что делать этого нельзя, но не думали…
Никто не верил в опасность ядерной аварии, никто нам об этом не говорил. Прецедентов не было. Я работаю на АЭС с 1974 года и видел здесь гораздо более жестокие режимы… Я так скажу: у нас неоднократно было менее допустимого количества стержней — и ничего. Ничего не взрывалось, всё нормально проходило» ([4], с. 366). А вот что он заметил о СИУРе Л. Топтунове: «Он ведь четыре месяца только СИУ Ром работал, и за это время ни разу не снижали мощность» (с. 367). Так разве можно было ставить его на время испытаний?!
А под конец Казачков выразил типичную, общую для всех сотрудников ЧАЭС, позицию, весьма напоминающую «мантру»: «Рано или поздно такой аппарат должен был взорваться… Всё дело в недостатках самого реактора РБМК. Нигде в мире такие реакторы не строят» (там же, с. 367–368). И этим обычно заканчивались все показания… А вот В. Жильцов сделал ([4]) весьма интересные наблюдения касательно работы всей атомной отрасли, по сути: «До сих пор (до аварии) всё тщательно измерялось и проверялось только в начальный период на “свежей ” зоне в период физического пуска реактора. Исходная, “нулевая ” точка всегда была надежной. Но что происходило с реактором в процессе его работы — тем более что каждый реактор работал и вёл себя по-разному — никто ничего не знал (! — Н.К.). Либо довольствовался тем минимумом знаний, который удавалось получить расчётным путем по упрощённым моделям. Проведение же каких-либо экспериментов с целью уточнения физических характеристик реактора в процессе работы категорически пресекалось, поскольку это шло в ущерб плану по выработке электроэнергии» (с. 379) — вот так и «доработались», в конце концов, до аварии!
Теперь приведём наблюдения о том, что было после аварии. Сначала отрывки из позднейших свидетельств Б. Прушинского, приведённых в [1]: «Четвёртого мая вылетел на вертолёте к реактору вместе с акад. Велиховым. Внимательно осмотрев с воздуха разрушенный энергоблок, Велихов озабоченно сказал: “Трудно понять, как укротить реактор…”. Это было сказано после того, как ядерное жерло было уже засыпано 5 тысячами тонн различных материалов...» (с. 129).
Далее (на стр. 139) Медведев опять цитирует того же Велихова, сказавшего (уже 7 мая) министру А.И. Майорцу следующее: «Чернобыльский взрыв хуже Хиросимы. Там была одна бомба, а здесь радиоактивных веществ выброшено в 10 раз больше. И плюс ещё полтонны плутония»! Но адекватных выводов снова не последовало. Хотя как раз под 7 мая Медведев отмечал: «В Чернобыле временами резко возрастает активность воздуха. Плутоний, трансураны и прочее»(с. 131). И даже «2 июня… реактор выплюнул из-под наваленных на него мешков с песком и карбидом бора очередную порцию ядерной грязи»!
Уместно привести замечания и ликвидаторов, тоже квалифицированных специалистов-ядерщиков, в которых высказаны любопытные предположения, не рассматриваемые в официальных версиях событий.