- Отпущу. Я ведь обещал тебе помочь бежать, а я, как видишь, держу свои обещания. Сдержи и ты свое…
С этими словами он одним движением развязал тесемки плаща. Тяжелая ткань с тихим шорохом сползла на пол. С рясой пришлось повозиться подольше, однако скованная ужасом цыганка не могла уже противиться и покорно позволила снять с себя черное одеяние. Следом за ним отправился покрывавший плечики яркий платок… Она стояла перед мужчиной в своей карминной юбке и простой льняной рубахе, опустив взор, с полыхавшими от стыда щеками. Длинные ресницы трепетали, одинокая слезинка прочертила дорожку на раскрасневшемся личике.
- Красавица!.. Колдунья!.. – выдохнул Фролло, с трепетом стирая большим пальцем прозрачную каплю.
Это невинное прикосновение к мягкой коже показалось священнику-девственнику таким волнительным, что он, не в силах больше сдерживаться, припал в жадном поцелуе к алым устам. Оказавшись в ловушке, в которую сама себя загнала, плясунья, вжавшись в угол, ощущала, как шершавые руки властно блуждают по ее телу, как быстрые поцелуи жалят шею, плечи, грудь… Как судорожно расшнуровывают ворот рубахи дрожащие от нетерпения пальцы. Справившись, в конце концов, с завязками, Клод уткнулся лицом в лебединую шейку и с силой прижал к себе гибкое тело, не сдержав тихого стона. Этот стон будто вывел пленницу из оцепенения.
- Не трогай меня!.. – слабо затрепыхалась она, понимая, что силы не равны, но не желая все же сдаваться. – Пусти! Ненавижу тебя! Гадкий монах, за что ты терзаешь меня?!
- Я люблю тебя! – глухо прорычал архидьякон, выведенный из сладкой истомы этими жестокими словами. – А ты – что ж, ненавидь, если желаешь того. Однако же, несмотря на свою ненависть, тебе придется отдаться мне, слышишь?! А если не захочешь сдержать свою клятву добром, я возьму тебя силой, девушка, так и знай! Но сегодня ночью, так или иначе, ты будешь моей: довольно я ждал, довольно умолял, довольно терпел твои отказы!..
Мужчина, взяв в правую руку светильник, левой вновь сжал тонкое запястье и потащил несчастную наверх.
- Слабой мушке не спастись из цепких лап паука, - неразборчиво пробормотал он про себя, - сеть надежно спутала ее маленькие ножки, и хозяин уже спешит полакомиться долгожданной добычей. Рок!
========== xi ==========
Комментарий к xi
Во-первых, хочу поблагодарить всех, кто дошел до этой части - если вы есть, значит работа опубликована не зря.
Во-вторых, во избежание разочарований, небольшая ремарка: сюжет далее НЕ развивается, оставшиеся строки посвящены исключительно заявленным в примечании откровенным сценам, зарисовкам на тему “а что, если бы В. Гюго авторским произволом все-таки толкнул Эсмеральду в объятия Клода”… Строго 18+. Чтобы желающим удобнее было пролистывать излишне нескромные подробности без ущерба для повествования и спокойно дочитать до развязки, все они написаны курсивом.
Итак…
Толкнув на кровать онемевшую от ужаса жертву, Фролло, едва не разорвав резким движением плотную ткань, скинул сутану, оставшись в одном подряснике. Горя нетерпением, мучимый невыносимой похотью, он накинулся на цыганку, подобно оголодавшему тигру. Вжав слабо трепыхавшуюся Эсмеральду в постель, священник покрыл неумелыми пылкими поцелуями наполовину обнажившуюся в широком вороте грудь, округлые плечи; припал к плотно сомкнутым губам… Он лихорадочно шарил руками по желанному до безумия телу, не зная, как следует ласкать женщину, повинуясь лишь грубому инстинкту. Однако стоило Клоду через ткань сорочки легонько сжать небольшую грудь, раздался пронзительный вопль:
- Не смей! Пусти меня, или я убью тебя, слышишь?!
Пустая угроза: хотя красавица прилагала все усилия, чтобы вывернуться из-под навалившегося на нее мужчины, силы явно были неравны. Тем не менее, дождавшись, когда подобная разъяренной кошке девица затихнет под ним, побежденная, архидьякон отпустил ее и присел на край кровати. В момент вскочившая плясунья потирала саднящие запястья – хватка была чересчур крепкой; впрочем, другая ее бы не удержала.
- Я снова причинил тебе боль, дитя, - с мукой в голосе проговорил Фролло. – Почему ты не можешь принять меня добром?.. Ты не любишь меня – пусть так. Но прояви же хоть каплю сострадания!.. Сегодня ты и сама познала горечь неразделенной страсти – меня же она терзает вот уже год. И больше нет сил бороться… Невозможно противиться тому чувству, что влечет меня к тебе, маленькая ведьма! Не вини меня за то, что я родился мужчиной: всю жизнь я сдерживал малейшие порывы своей человеческой природы. Но твой образ не смогли вытеснить из моей головы молитвы; наука больше не приносит отдыха измученному разуму; и даже потеря брата, моего дорогого Жеана, этого беспутного шалопая, которого одного я любил и растил с самых юных лет, не смогла вырвать из сердца твой лик!.. Я не могу, не хочу больше противится этому влечению. Взгляни на меня: в тридцать пять я почти старик, хотя до встречи с тобой не выглядел на свои лета. Бессонные ночи, наполненные сладострастными видениями, кои никогда прежде не задерживались в моей голове, иссушили и душу, и тело. Скажи, что же мне делать?!
Девушка молчала, исподлобья кидая на исповедующегося монаха настороженные взгляды. Не дождавшись ответа, тот встал и, прохаживаясь по комнате, нервно оглаживая лысину, продолжил:
- Знаю, тебе нет дела до моих терзаний. Не то я говорю… Вот только что тебе следует уяснить:я люблю тебя, и ты будешь – должна! – принадлежать мне. И сегодня же, слышишь!? У нас был уговор, к тому же. Пойми, красавица: я не хочу причинять тебе боль, я хочу быть нежным, хочу любить тебя. Ты, однако, не позволяешь мне этого. Так знай: если ты не перестанешь противиться судьбе, что так неумолимо столкнула нас и отдала тебя в мои руки, мне придется тебя связать – иначе, боюсь, этими кошачьими кульбитами ты сама себе навредишь. Никогда прежде не знал я плотской любви и не хочу причинить тебе боль неосторожным движением… Я не знаю, как заставить девушку затрепетать, как воспламенить ее. Сцена, свидетелем которой я стал в каморке проклятой Фалурдель – самое откровенное, что довелось мне увидеть в своей долгой жизни… О, какой сладкой, болезненной пыткой были для меня те минуты!..
При этом воспоминании расплавленный свинец снова закипел в жилах вместо крови, и священник вновь приблизился к юной прелестнице, отступавшей от него до самой стены.
- Прошу, не отталкивай меня! – простонал мужчина, всем своим существом приникая к задрожавшей Эсмеральде.
Некоторое время она покорно терпела его ласки, усмиренная пугающим обещанием. Но едва Клод приподнял край рубашки, обнажая колено и страстно сжимая мягкое бедро, как почувствовал удар, нацеленный ровно туда, куда целиться ни в коем случае не стоит и куда красавице уже доводилось попасть, тем самым спасшись. По счастью, на сей раз остренькая коленка угодила только лишь во внутреннюю сторону бедра; однако намерение было очевидно. Выведенный из себя этим последним происшествием, архидьякон отскочил, точно обжегшись, от тяжело дышавшей цыганки, сверкнул очами и с перекошенным от ярости и вожделения лицом бросился вниз по лесенке. Не успела несчастная выдохнуть от облегчения, как он уже вернулся, сжимая в руках – о, ужас! – крепкую веревку.
- Я догадывался, что она может пригодиться, - процедил священник, и по губам его пробежала бледная тень искаженной улыбки. – Я ведь предупреждал тебя, маленькая ведьма, но ты не послушала!
С этими словами одним молниеносным выпадом, который трудно было от него ожидать, Фролло прижал забившуюся плясунью лицом к стене и начал стягивать с нее сорочку – единственное, что еще прикрывало наготу. Эсмеральда отчаянно сражалась за этот последний бастион своего целомудрия, однако несколько минут спустя все же оказалась побежденной, дрожащей от стыда и страха, совершенно обнаженной. Но мучения ее на этом не закончились: легко удерживая руки ослабевшей девушки над головой, мужчина крепко связал их между собой. Лишь после этого он отпустил несчастную, которая не смела даже поднять глаз, онемев от смущения и унижения и неловко пытаясь прикрыть грудь связанными ладонями.