- Боже, как ты прекрасна!.. – выдохнул Клод, падая на колени, с восхищением обхватывая крутые бедра, снизу вверх глядя на предмет своих мечтаний и вожделения.
Ни одна греза не могла сравниться с представшим ему в скудно освещенной маленькой комнатке зрелищем. Изящные, почти аристократические, руки, округлые плечи, небольшая грудь, узкая талия, плоский животик, широкие бедра и длинные, стройные ножки, словно специально вылепленные для танца.В тот миг архидьякон окончательно предпочел Деве Марии, которой столь усердно служил все эти годы, языческую богиню, которой готов был поклоняться, будто святой, и с которой желал постичь все тайны запретной любви.
Горячими устами приложился он, точно к святыне, к впалому животику, медленно поднимаясь выше. Благоговейно провел дрожащими пальцами по аккуратной девичьей груди. Одарил жаркими ласками плечи и шейку, крепко прижимая к себе тонкий стан. Наконец, бережно подхватил цыганку на руки и опустил на низкое ложе. Чуть помедлив, Фролло привязал свободный конец веревки к спинке кровати, лишив несчастную последней возможности сопротивления. Обреченно вздохнув, она лишь прикрыла глаза, сжавшись, подобно пойманному в силки зверьку при приближении охотника.
- Моя!.. – хрипло прошептал мужчина и, быстро скинув подрясник, скользнул в постель.
Он не спешил теперь, зная, что пути назад нет, что грезы его осуществились. Впервые познавая женщину, священник испытывал некоторую робость, которую не могла до конца заглушить даже сладость воплощения запретной мечты. Он аккуратно поглаживал гибкое тело, нежно касаясь теплой, мягкой кожи, стараясь уловить малейшее изменение выражения лица. Девушка, однако, оставалась бесстрастной, застыв в напряженном ожидании.
- Эсмеральда, - тихо окликнул Клод, осторожно отводя упавшую на лицо прядь волос, - позволишь ли ты мне любить тебя?..
Прикрытые веки чуть дрогнули, но ответа не последовало. О, как хотелось ей закричать в тот момент: «Никогда!..» Только что бы это изменило?.. Развратный монах все равно овладеет ее телом, и мысль эта была настолько непереносима, что плясунья старалась не обращать внимания на то, что происходит с нею. Она сконцентрировалась на словах старинной испанской песни, знакомой с детства, смысла которой не понимала, вернее, понимала его по-своему, сердцем. Твердила куплет за куплетом, точно молитву, а потом начинала сначала, и так до бесконечности. Это помогало отвлечься и почти не обращать внимания на похотливо блуждающие по обнаженному телу чужие руки, на обжигающие, все более настойчивые поцелуи, на неразборчиво что-то нашептывающий голос…
- Дитя, знаешь ли ты, насколько восхитительна?.. О, ты ввела бы в искушение даже святого – что и говорить о несчастном грешнике, угодившем по твоей милости в ад?! Но ты же подарила мне райское блаженство, не познанное доселе: ласкать тебя, чувствовать рядом прерывистое дыхание, видеть обнаженное тело, достойное греческой богини красоты – разве существует что-то большее в этом мире? О, позволь мне любить тебя, не отвергай мою страсть!.. Ты не знаешь, какое желание терзало меня все эти месяцы! Это пламя самой геенны, от которой кровь вскипает, подобно смоле; это сотни бессонных ночей, когда лишь тощая подушка глушит отчаянные стоны плавящегося в собственном грехе преступника; это сердце, разбитое на сотни осколков, с каждым ударом вонзающихся в беззащитную плоть. Эта дикая жажда сильнее меня, пойми – я не могу больше противиться ей! Сжалься же, девушка: лишь в твоей власти усмирить этот пробудившийся вулкан – или позволить ему взорваться и погубить нас обоих…
Архидьякон склонился над своей жертвой и припал к ее сомкнутым губам в долгом, жадном поцелуе. Цыганка, казалось, не слышала страстных речей, не чувствовала нетерпеливых касаний – настолько непроницаемым было ее прелестное личико. Однако когда Фролло, замирая, трепетно коснулся жемчужины ее женственности, он ощутил на пальцах влагу. Это ни о чем не сказало священнику-девственнику, однако, пока головка Эсмеральды была занята, а мысли витали далеко от крохотной темной комнатки, юное тело бессознательно ответило на расточаемую ему ласку.
Сладкая дрожь предвкушения пробежала по спине, когда мужчина осторожно накрыл своим телом маленькую чаровницу. Ощутив движение, та невольно раскрыла глаза – и замерла, не в силах отвести расширившиеся зрачки от исказившегося лица пылавшего вожделением Клода.
- Нет, нет!.. – отчаянно забилась эта пойманная изголодавшимся котом ласточка, однако веревка и тяжесть прижавшего ее к перине монаха не оставляли ни единого шанса вырваться.
- Тсс, тише, красавица, - низким от страсти голосом прошептал архидьякон, с трудом сдерживая желание. – Успокойся. Я постараюсь быть нежным, дитя…
- Развяжи меня, - едва сдерживая слезы, взмолилась несчастная.
- Если пообещаешь не противиться мне, - чуть помедлив, ответил Фролло, мягко обводя большим пальцем черную бровь.
Не в силах вымолвить ни слова, плясунья лишь кивнула, закусив нижнюю губку, чтобы не расплакаться.Только ощутив свободу затекших рук, она почувствовала себя капельку лучше – хотя бы от этого унижения ее избавили.
- Помни, ты обещала не сопротивляться, - шепнул священник.
Однако, опасаясь новой выходки непокорной дикарки, он поспешил завершить начатое и, не дав той времени опомниться, неловко завозившись, вошел в девственный сад. Цыганка вскрикнула и заметалась, пытаясь отдалить от себя источник острой боли, упершись в покрытую жесткими завитками темных волос мужскую грудь. Напрасный труд: перехватив тонкие запястья, Клод вжал девушку в постель, не позволяя вывернуться из-под него, и начал медленно двигаться, пытаясь сдержать рвавшую на части похоть и дать им обоим время привыкнуть к новым ощущениям. Эти благие намерения, однако, так и остались лишь намерениями: несколько мгновений спустя священник уже овладевал красавицей со всей неутолимой жаждой, которая непрерывно терзала его на протяжении многих месяцев. По счастью, пытка эта продлилась для Эсмеральды не слишком долго: едва ли прошло больше минуты, когда мужчина глухо застонал, впиваясь в смуглое плечо поцелуем, больше напоминающим укус:
- Ведьма!..
Никогда прежде архидьякон не испытывал наслаждения столь острого, почти болезненного, ослепительного. Сладкая дрожь, пробежав по телу, сконцентрировалась в мужском естестве, чтобы через миг взорваться блаженным облегчением. Это было лучше, чем он когда-либо мог вообразить; приятнее, чем способны описать сухие буквы. Фролло обессиленно упал на тихо плакавшую под ним пленницу.
- Прости, дитя, прости за эту невольную боль!.. – переполненный счастливой благодарностью, успокоенный, мягкими поцелуями он стирал с ее лица соленые капли. – Но ты, наконец, стала моей, только моей… Эсмеральда, молю тебя, не плачь: твои слезы пронзают мою душу тысячей кинжалов. Я люблю тебя, девушка, слышишь? Люблю! Безумец, я пытался бежать от этого – о, разве способна пчела пролететь мимо ярчайшего, ароматного цветка, сочащегося сладким нектаром?! А ты – ты, маленькая колдунья, обладающая неведомой силой, только что превратила несчастнейшего из смертных в счастливейшего небожителя, познавшего Рай на земле!
Священник покрывал поцелуями лицо и плечи изливавшей свое горе плясуньи, однако касания эти были почти невесомыми, наполненными тихой нежностью. Поднеся к губам тонкие пальчики, он тронул устами каждый из них, пытаясь выразить переполнявшее его светлое чувство. Теперь, когда жгучая похоть была утолена, на передний план выступило нечто совсем иное – звенящее, легкое, струящееся, точно горящий в лучах весеннего солнца ручей. Клод чувствовал себя не то что сбросившим десяток лет враз, а скорее заново родившимся, словно сгорел только что в собственном пламени жестокий и жалкий безумец, и вместо него воскрес некто совершенно иной. Даже лицо его неуловимым образом изменилось: суровые черты смягчились, тень умиротворенной улыбки блуждала по тонким губам, бархатный баритон сделался мягким, обволакивающим: